Стали будить его как арбуз: я бил щелбанами в безответное плечо, Стелькин выкручивал уши, Лида хлестала по щекам, а Стриндберг — самый нетерпеливый — дул ему прямо в нос.
— Я не сплю, — пробухтел Шелобей Пробуждённый (и проблёванный).
— Ну ты вообще охренел? — накинулась Лида, свирепо-нежная.
— Что я сделал? Пожалуйста, уберите эти вертолёты!
— Ну, вертолёты мы убрать не сможем, — сказал Стриндберг необычайно степенно, — по той простой причине, что их не существует. А сделал ты там наверху представление — и довольно-таки скверное.
— Ты нахрена мой уксус выпил? — ввязался Стелькин. — Это самый идиотский способ покончить с собой! И как моим предкам теперь готовить фрикасе??
— Да я случайно! Я думал, это сок! И… всё равно же смерти нет.
Стриндберг встал, могуче поставил руки на пояс и сказал, в восхищении воздев свой взгляд в потолок:
— Какая сила самообмана!
— Вот Аркадий Макарович за Путина молился, а я как-то Христа чуть не сжёг. — Шелобей курил и пускал дымные нули.
— Чего? — бросила Лена.
— Ну да. Бухали у меня — ранней весной. Свидетель среди вас. — Он кивнул в мою сторону. — Ну, собрались там туснёй институтской, добухались и решили мы, короче, в пруду искупнуться. Там что-то минус пять, снег лепит — я прихватил молоток, чё. Ещё в подъезде взял картину с Христом — не икону, а картину, лиловую такую, в раме деревянной — чтоб после купания костерок был. Ну и вот, пока до пруда дошли — все нас кинули и по такси разъехались. А мы дошли, вдвоём. Порубил я лёд молотком, бросил это дело и говорю: «Ну давай хоть Христа сожжём». Елисей мне: «Давай лучше кому-нибудь отдадим». А я думаю — да кому его отдавать-то? Иду к какому-то парню, — а утро зимнее, чернота, блин, во все поля. И кричу — мерзко так, юродиво: «Эй! Вам Христос не нужен?» Он, ясен пень, шаг ускоряет, — слова не сказал. К другому я даже подойти не успел — уже ушёл. Вдруг — вижу: чувак на пробежке, взмыленный весь, в мою сторону как раз. Я ему тоже: «Вам случайно Христос не нужен?» А он такой: «Отчего ж?» — схватил его, на бегу прям, и дальше побежал. Я тут Елисею в ноги бросился, ботинки целовал, плакал, соплями мазал всё. Ну и вот.
— Прикольно, — сказал Эд.
— Так, давайте сегодня без религиозных экстазов? — воззвал Стелькин.
— А что — можно недурное представление разыграть. — Шелобей потёр руки. — Тогда вы у нас Христос, я — кто-нибудь из апостолов…
— Чур, я Пилат, — сказала Лида.
— А я Дисмас, — сказала Лена.
— А я Иуда, — прибавил я.
Стелькин вспомнил о моём существовании.
— Графинин! А тебя что — Елисеем звать?
— Разве не Илья? — спросила Лида.