Вдруг, он остановился — (дверь хлопнула громко) — на шкафу сидел и курил белобрысый паренёк. На нём были говнодавы, джинсы, прохудившееся пальтецо — и больше ничего (впалая грудь белела). Сам он был тонкий, почти прозрачный лицом: лихой самонадеянный нос, пушок над губой и невозможно раскидистые уши. Походил он не на мальчика даже, а на некрасивую девочку (впрочем, и в качестве мальчика он был некрасив). Курил неумело, с каким-то апломбом, и беззаботно разбалтывал ногами.
— Толя Дёрнов, — представился он, важно прерывая качание ног.
Шелобей стал у занятого места. Незакуренная сигарета как-то сама выскользнула изо рта в пальцы:
— А я Шелобей.
— Я знаю. Так-то я к тебе приехал.
— Ко мне? — Шелобей прищурился недоумённо.
— Тебе Жека разве не писал? Дела-а! Я-то думал, будет где вписаться.
Сумрачно и неправдоподобно, Шелобей припомнил Жеку из Красноярска. Кажется, что-то такое он писал — с месяц назад.
— А сам Жека где? — Шелобей сунул сигарету за ухо.
— Жека уже в Гамбурге. А ты сам не переживай, я сосед ненапряжный, семь дней могу вообще не есть. — Дёрнов размахивал рукой с окурком. — Чего стоишь? Тут места — завались.
Не сразу и кряхтя, но Шелобей вскарабкался на шкаф (тот заходил ходуном). Плечом Шелобей упёрся прямо в ворсистое пальто Дёрнова.
— Хорошее место! — заметил Толя. — Чёткое.
Шелобей улыбнулся вяло, но всё-таки спросил:
— Тебе лет-то сколько?
— Семнадцать с половиной. В мае восемнадцать будет.
— Ты… в школе же учишься, да? На каникулы приехал?
— Нет, конечно! — там зона сплошная. Я заманался, и ушёл.
— А родители?
— У нас разные взгляды на жизнь, я свалил от них. Вообще, я анархист. — Он кашлянул. — Ну. Немножко.
Шелобей рассмеялся, — но тут же сделался очень серьёзный:
— А основная деятельность?
— Бунт.
Толя Дёрнов спрыгнул на бетон подъезда и заходил (шкаф опять закачало, Шелобею пришлось упереть ладонь в потолок).
— Жить в мире без свободы и есть бунт. — Толя потянулся.
— Ну, Камю философ-то фиговый, — улыбнулся Шелобей, выуживая сигарету из-за уха.
— Я не читал. А надо? Да ты кури-кури, — расхаживал Дёрнов. — А ты, кажись, и не хочешь.
— Вообще-то я покурить сюда шёл.
— А слабо не курить? Два года не курить слабо?
— Не слабо.
— Ну-ну.
С уверенным видом Шелобей дел сигарету за ухо. Дёрнов расхаживал, заложив руки за спину, и насвистывал «Марсельезу», Шелобей внимательно оглядывал зелёные дурнотные стены, потолок, сходящийся, как будто гроб и насвистывающего Дёрнова. Так длилось минуту или две. Шелобей вдруг почувствовал себя ужасным дураком и закурил.
— А-ха! Попался! — Дёрнов рассмеялся (смех у него был противный и визгливый: как-то «хя-хя-хя-хя»). — «Как убивали, так и будут убивать!»