Нет-нет, теперь-то Лида чувиха честных правил: ей двадцать семь, она в завязке, она взрослая. Наркотики, пьянки, сигареты бесконечные — это всё ребячество. Вздор! Она уже сто лет как гармоническая личность. Она умеет получать кайф от жизни просто так. Блин, да даже от дыхания! В д о х… Пускай кубарем воздух прокатится по внутренностям… В ы ы ы д о х… До самого до скукоживания лёгких… В д о х…
А всё равно, как узнала, что Пузо с Королевой Кузбасса по тыще микрограмм кислоты жрали, — лица им хотела обкусать!!
На работе делать было нечего — не хотели русские люди никуда лететь, не звонили. Лидины коллеги по офису что-то болтали: одна — лает, другая — каркает. Лида залипала в телефон: листала ленту «Инстаграма», но никак не могла выбраться из хроники детских пяточек. Какие дети ужасные! Они орут! Они кусаются! При них нельзя материться!!!
Лида знала четыре верных признака старости. Первый: все твои истории уже все слышали, а ты продолжаешь их талдычить. Второе: половина подруг порожала, а твою ленту заполонили детские пяточки. Третье: на тусовках никто не остаётся на ночь, а разлетаются по такси. Четвёртое: хоть один какой-нибудь твой знакомый работает в государственной конторе.
Нет, последнее это пока не про неё. Фьюх! Да и первое тоже. Хотя Лёша Кропаляныч сейчас какую-то пьесу по Мединскому, вроде, ставит…
Гнусно было тут сидеть. Гнусно и ненужно. Лида на локте ранку расковыряла и жевала теперь корочку, — но и это не помогало.
— Слушай, Ксюш, я пойду, покурю, — сказала она, привставая и глядя через перегородку. Монитор за её столом давно обиделся и потух.
— Да, конечно.
Ксюша была с короткой стрижкой и подбородком двумя косточками. Как и Лида, лёгкую прибомжованность она с успехом выдавала за стиль. (Они были ничего себе приятельницы.)
Резко оторвавшись от монитора, Ксюша прикрыла глаза и стала что-то мучительно припоминать:
— Да! С тобой ещё Таисия Евгеньевна хотела поговорить, она приехать должна скоро. — Ксюша открыла глаза: — У тебя сиги-то есть?
— Не-а. Ну я там стрельну. — Лида копошилась уже у вешалки.
— У меня в пальто возьми.
— Ага. — Лида залезла рукой в чужой карман и достала две худенькие сигаретки. — Мерси. — (Уже неделю Лида учит французский.)
«Европейский» — это долбаная помойка. Лида всегда говорила, что торговые центры от лукавого, — но это уж самый последний Содом. Куда ни ступи — везде беспонтовый неон, пластмассовые украшения, стрёмные еноты-роботы головами дрыгают (а главное — везде в конце концов на них наткнёшься), духота, люди, люди, атриум «Лондон», атриум «Берлин» — где эскалатор, куда идти — непонятно. Фыр-фыр. И кружит тебя этот голимый торговый центр, кружит, — и не замечает Лида, как она уже не пробивается отважно к выходу, а завернула в магазин и присматривает пуховичок, цацки какие-то глазеет (чёрную пятницу, дура, прозевала!). Нет, нет, она выше этого! Пустое. Курить. Да-да, курить.