Ранним утром воскресенья нас разбудил звонок в дверь.
— Мне открыть? — сонно прошептал Марк.
Я нехотя открыла глаза, потянулась и, почувствовав, что в комнате прохладно, сильнее прижалась к Марку. За окном было пасмурно и серо, в квартире стоял полумрак. По жестяному подоконнику монотонно барабанил затяжной осенний дождь.
— Сколько времени?
— Восемь утра.
— Кого могло принести в такую рань, да ещё в выходной день? — недовольно пробурчала я.
— Хочешь, я открою? — повторил вопрос Марк.
— Нет, пока это моя квартира, и ты здесь гость. Сама открою.
— Вовсе она не твоя, — рассмеялся Марк, — да и гостем меня трудно назвать, я скорее постоялец.
— Нахал, — бросила я, вылезая из-под одеяла и накидывая на плечи халат.
В дверь позвонили снова, на этот раз настойчивее. Я крикнула: «Иду-иду», — и вышла в коридор.
— Кто там?
— Твоя мама, — раздался голос из-за двери, и снова наступила тишина.
Меня словно поразило громом. Я стояла в оцепенении перед дверью, держалась похолодевшими пальцами за щеколду и не в силах была её повернуть.
— Аня, дочка, ты мне не откроешь? — снова раздался голос, и за дверью послышалось шуршание.
Я невольно вздрогнула. Пальцы непослушно дёрнулись, щёлкнул замок, дверь открылась. На пороге стояла высокая стройная женщина с беспокойным, выцветшим взглядом — моя мать. На ней была бордовая осенняя шляпка, чёрное пальто и чёрные кожаные ботинки с чуть заостренными носами. Правая рука, обтянутая бордовой бархатной перчаткой, крепко сжимала дорожный саквояж.
— Здравствуй, дочка, — войдя в квартиру, проговорила она. — Не ждала меня? Думала, поменяешь номер телефона и будешь снимать квартиру по адресу, которого мы с отцом не знаем, так я не смогу тебя найти?
Я молчала, не зная, что ответить. Мои ладони похолодели и стали липкими от пота, сердце выстукивало нервную дробь. Я опустила глаза и судорожно соображала, что же делать дальше. Если бы у меня в тот момент была возможность, я сбежала бы, не раздумывая, но такой возможности не было. Мне оставалось только собрать всё своё мужество и выстоять.
— Ты долго будешь держать меня на пороге? — так и не дождавшись ответа, спросила мать.
— Ох, извини, — опомнилась я. — Проходи, пожалуйста.
И только тогда я вспомнила про Марка. Глядя, как она бойко сняла пальто и направилась к спальне, меня бросило в жар, потом в холод. Всё моё тело начал сотрясать озноб, ноги стали ватными и отказывались идти, в голове с шумом пульсировала кровь. Я сделала над собой усилие и двинулась за ней. Вдруг мать остановилась в проходе как вкопанная. Её блеклые глаза остекленели, а губы беззвучно зашевелились, словно она потеряла голос.