Обернулось сразу двое — здоровенный детина в кургузом грязно-зеленом зипуне, явно крашенном настоем крапивы, и благообразный мужичок лет сорока, невысокого росточка, облаченный в длинный суконный кафтан с забранными сборкою рукавами.
— Тебе, мил человек, зачем Варсонофий-то? — тихо поинтересовался мужик.
— Так… — с видимым безразличием Никита Петрович пожал плечами. — Поклон с Тихвина просили передать. Один чернец…
— Поклон, говоришь?
Мужик понизил голос, быстро осмотрелся по сторонам и, наклонясь к самому уху Бутурлина, прошептал:
— Нету Варсонофия-то. Уж второй год, как нету. Свеи его того, вздернули…
— Господи-святы! Вздернули… Да за что ж?
— То-то и оно, что ни за что! Оговорил кто-то.
Второй любопытствующий — детина — поспешно отвернулся, едва только встретился глазами с взглядом Никиты. Отвернулся, как показалось лоцману, с какой-то уж совсем излишней поспешностью, и с деланым безразличием принялся колупать зашитую досками стену, время от времени косо поглядывая на лоцмана. Косо и, как, наверное, полагал сам детинушка — незаметно…
Ага, незаметно! Ну да, как же.
— А Алатыря Татарина где мне сыскать?
— Так дома у себя, — повел плечом мужичок. — Он в Ниене, на верфях, в работниках. Бывает, не всегда к вечерне успевает. Работы там мно-ого. Кораблей строится — у-у-у!
Количество строившихся на ниенских верфях кораблей, к слову сказать — тоже чрезвычайно интересовало воеводу.
— На Новгородской изба его. Отсель недалече.
Отстояв вечерню, прихожане, прикладываясь к руце священника, покидали собор. Вышли наружу и Бутурлин с компанией, направляясь к лошадям и верному Леньке, рыжие вихры которого маячили неподалеку, на Торге.
Народ, коего, казалось, еще недавно было великое множество, прямо на глазах таял, расходясь по домам. Да и что еще делать ближе к ночи? Завтра предстоял новый день — тяжелая работа, дела… Разве что стайки молодежи — этим-то хоть бы что! — потянулись к заводям, к речке.
— Эти, мелкие — за рыбой, — бегло прокомментировал Петруша. — А те — постарше — на беседу, на плесо. Песни до утра петь, байки травить да девок тискать! Хор-рошо.
— Да, дивья, — Бутурлин усмехнулся и, отвязав лошадь от телеги, вскочил в седло.
«Дивья» — это было не русское слово, вепсское. Вепсы — отголосок древнего и могучего племени весь — издавна проживали в тихвинских землях, там, где располагалась усадьба Бутурлина — в Шугозерье и дальше, по Паше и Капше-реке. Вепсы давно крестились и даже заимели собственного особо почитаемого святого — Александра Свирского, хотя многие из них по-прежнему поклонялись по урочищам священным камням, приносили жертвы озерам и рощам. Здешние же, родственные вепсам, племена — ижора — свою старую веру давно забыли, и уже не понять было, кто перед тобой — ижорец, русский или швед.