— Скрипят, батюшко, половицы-то… Артель бы нанять, плотников.
— Артель? — задержавшись на пороге, боярин неприятно насупился. — А сколь у вас артельщики просят?
— Дак, батюшко… кажному по копейке в день!
— Хо! По копейке? Это как на Москве, что ль? Дешевше ищи!
Управитель понуро опустил плечи и вздохнул:
— Да где ж их, батюшко, дешевше найдешь-то?
— А ты поищи, Тимоша! И это… обед уже вели подавать… В церкву-то на службу все одно опоздали.
Гулко захохотав, гость… а вернее сказать — истинный хозяин, прошел в горницу и, с помощью слуг скинув ферязь, развалился на покрытой медвежьей шкурою лавке.
— От сюда обед и неси… И вина не забудь. Есть вино-то?
— Одначе квас, батюшко, — виновато потупился Куровлев. — И медовуха ишшо.
— Медовуха так медовуха, — с неожиданной покладистостью боярин махнул рукой. — Ничо, тащи медовуху. И квасу не забудь. Хмельной квас-то?
— Хмельного не разрешают варить…
— Не разрешаю-у-ут, — сложив толстые губы утиною гузкой, передразнил Хомякин. — Эх вы-и… Ну, медовуху-то неси!
День был не постный, скоромный. На обед принесли жареного поросенка с гречкою, белый овсяный кисель, налимью ушицу, пироги с белорыбицей, кашу с толокняным маслом, запаренную с пряностями репу да большое блюдо мелких, жаренных на вертеле, птичек. Это не считая всяких там мелких заедок — прошлогодней соленой капусты, огурцов, грибочков. Да, еще была курица!
Умяв все это в одну харю, боярин испил баклажечку медовухи и, сытно рыгнув, велел слугам вести его в опочивальню — чуток отдохнуть. Про девку Настену, кстати, не забыл, обернулся:
— Ты, Тимоша, челядинку-то пришли. Пущай пятки почешет.
Развалился Анкудей Иваныч на ложе — слуги сапоги сняли, кафтан аккуратно у двери повесили.
Хмыкнул боярин:
— Квасу-то принесите!
— Принесут, батюшко, — Куровлев кивнул, и, выпроводив слуг, вышел с поклоном и сам.
Тут же в дверь постучали:
— Кваску принесла, милостивец.
Вошла Настена, челядинка… раба. Поставила крынку на стол, глянула на боярина исподлобья, с лукавством — знала, зачем позвал. Уж точно не квас пить.
— Разоблачайся! — махнул рукою Хомякин. — Ну! Живо давай.
Пожав плечами, девчонка сняла кокошник и, распустив темные волосы, скинула с себя сарафан, оставшись в одной тонкой рубашке… ее тоже сняла — только медленно… знала, как надо.
Сказать по правде, без одежды девка гостю не глянулась. Какая-то тощеватая, некормленая, что ли… Вон и ребра торчат. Да и грудь не так велика… Ну, да ладно.
— Сюда иди, дева… Стань вот, у лавки… наклонись…
Поднявшись на ноги, боярин спустил портки, взяв деву грубо и властно, без всяких там поцелуев и ласк. Просто схватил за волосы, задергался, зарычал, словно дикий зверь. Девушка вскрикнула от боли… она все же хотела сама, уж как-нибудь справилась бы, но тут…