Вместе со стрельцами Бутурлин проехал по торговой площади, мимо купеческих лавок, мимо храмов, мимо колокольни и важни — таможенной избы. Впереди засверкал белыми стенами монастырь — шатровая звонница, луковичные колокольни собора…
Остановившись у ворот обители, вся процессия спешилась, стрельцы, разом сняв шапки, перекрестились. То же самое проделал и Никита Петрович, немало подивившись тому, что стрельцы-то — обычно пеши. А эти вот оказались конными, да еще с пистолетами, без тяжелых мушкетов-пищалей. Прямо рейтары какие-то, а не стрельцы! Эх — вот бы вправду в рейтарский полк, послужить! Уж на войне-то всяко бы дослужился до капитана. А то б и до майора, да.
— Пошли!
Вот тут Бутурлин все же немножко напрягся: интересно, чего это его на монастырский двор повели? Ах, да, верно, воевода-князь как раз здесь и расположился, у приятеля своего, архимандрита Иосифа. Ну, не в походной же палатке князюшке ночевать? Чай, не по чину.
Однако же…
— Сюда вон иди…
Однако зачем же в подвал-то? Черт побери, в темницу! Да! Так оно и есть!
— За что же, ребята?!
— Тихо сиди, — уперся в грудь пистолет. — И княжьего суда жди.
— Да почто же суд-то? Эй!
Стрельцы ничего не ответили. Ушли. Захлопнулась с лязгом решетка.
— И вот — снова узилище, хм, — растянувшись на старой соломе, задумчиво протянул молодой человек. — Дежавю, как бы на это сказали философы, какой-нибудь Жан Боден или Монтень… Да-да, Монтень! Именно. Бич человека — это воображаемое знание. Поистине — золотые слова. Мы все думаем, что что-то знаем. Вот и язм, грешный, вообразил, что воевода вдруг с чего-то вспомнил о каком-то маленьком человечке… однодворце, да того хуже — лоцмане! Ну да, делать ему нечего… Однако же — что еще за суд? Неужто хомякинские успели нажаловаться? Однако быстры. Ладно. Еще поглядим, чья возьмет! То, что озерко — Хомякина — вилами по воде писано. Уж всяко оспорить можно.
Рассуждая таким образом, узник несколько повеселел и даже принялся насвистывать какую-то привязчивую охотничью песню. Про перепелов.
— Ой, перепела-ла-ла…
Так как-то…
* * *
Пока Никита Петрович наслаждался тишиной и покоем в узилище, холопка Настена едва дождалась отъезда боярина. Как тот отъехал, юная красотка тут же повязала голову льняным платком да, прихватив объемистую корзину, подалась на посад. Воротный страж распахнул пред нею ворота беспрекословно, ничего даже и не спросил — и это было хорошо, славно.
Постоялый двор на Романецкой улице девушка отыскала быстро. Правда вот, государева служилого человека Никиты Бутурлина там не оказалось, зато был на месте слуга — рыжий нескладный с виду парень с забавным, густо усыпанным веснушками, лицом. Звали его Ленькой.