– …Вместе…
Мия обняла одной рукой брата, а другой – возлюбленную. Эшлин прижалась к ней – их тела идеально подходили друг другу – и выдохнула в волосы Мии. Та поцеловала ее в лоб и, после небольшой паузы, рискнула поцеловать макушку Йоннена. Мальчик никак не отреагировал – разве что дышать стал легче, и его маленькое тельце немного расслабилось.
Мия полагала, что это неплохое начало.
Она тяжело вздохнула. В ее объятиях лежали двое людей, которыми она дорожила, пожалуй, больше всего на свете. Центр ее мира. Ее семья. То, ради чего она боролась и истекала кровью все это время. Рискуя всем и вся.
И раз уж она убивала ради этого, пожертвовала всем в своей жизни…
«Смогу ли я и жить ради этого?»
Мия посмотрела в потолок.
Представляя озеро столь гладкое, что оно походило на небо.
Глядя во мрак над головой и представляя там бледный сияющий шар.
Прислушиваясь к песне бури.
И гадая.
Они чудом добрались до Галанте.
Шторм бушевал целую неделю, и хоть ни одна молния так и не коснулась взрывчатки в недрах «Девы», океан делал все возможное, чтобы отправить их в могилу. Шестеро членов экипажа ушли на дно, сметенные с палуб или такелажа. Паруса на грот- и бизань-мачте порвало так, будто они были сделаны из гнилой мешковины, фок-мачта чуть не сломалась у основания. Все это время Клауд Корлеоне стоял у штурвала, как если бы только его сила воли могла удержать корабль на плаву. Но Мия подозревала, что дело не в капитане, а в юноше на палубе, который так отличался и от мертвых, и от живых.
Он не покидал носа корабля на протяжении семи перемен. Его губы произносили беззвучные молитвы к Матери, прося ее воззвать к своим близнецам, прося о передышке, о пощаде, о тишине. Мия не знала наверняка, прислушалась ли Ная, а если да, прислушались ли к ней дочери, но когда «Дева» приплыла в гавань Галанте, – вся потрепанная и рваная, но все же несломленная, – девушка поднялась к носу корабля и облокотилась на перила рядом с Триком.
Он упирался черными руками в дерево, его лицо обрамляла завеса из мокрых дредов. Ветер по-прежнему рвал и метал, морская вода пенилась и бурлила, дождь моросил тонкой серой пеленой.
Трик был все так же мрачно красив: кожа гладкая и бледная, глаза черные, как уголь. Но Мия могла поклясться, что он был уже не таким бледным. Что на его коже проступил слабый румянец жизни. Что его движения стали бодрее. Эшлин рассказала ей об этом, когда они остались наедине, – о том, что, чем ближе была истинотьма, тем… живее выглядел Трик. Это казалось каким-то темным колдовством, о котором она ни разу не слышала и не читала, но Мия полагала, что в этом есть определенный смысл. Если сила Ночи вернула Трика к жизни, логично, что он выглядит живее с ее приближением.