Такого юношу она убила.
– …Прости, – прошептала Эш.
Трик опустил голову. Закрыл глаза.
По щекам Эш покатились горячие слезы, нижняя губа задрожала. Грудь затопил жар страдания, срываясь с уст горьким всхлипом. Тело содрогалось от рыданий. Она опустилась на колени среди осколков стекла и лужи золотого вина и обхватила себя руками, чувствуя, как рушатся ее стены.
– Т-трик… мне ж-жаль…
В Церкви царила полная тишина, не считая ее всхлипов.
– Х-хотела бы я все исправить, – сказала Эш, сморщив лицо. – Хотела бы я, чтобы б-был другой способ. Мы были убийцами, Трик. Убийцами – в-все как один. Я сделала то, что было необходимо. Ради своей семьи. Но… х-хотела бы я, чтобы это был не ты. Кто угодно, только не ты. И я знаю, что это просто г-гребаные слова. Знаю, как мало они теперь зна-значат. Но… мне жаль.
Она покачала головой и закрыла глаза.
– Богиня, мне так жаль.
Эшлин крепко обхватила себя руками, пытаясь сдержать свое горе. То, как она жила, какие поступки совершала… в этот момент было трудно поверить, что кто-то может ее любить. Что в этом есть смысл. Восторг от ее победы, который был таким ярким еще пару секунд назад, ныне обратился прахом на ее языке. Потому что, скармливая кого-то Пасти, ты кормишь ее и частичкой себя. И вскоре от тебя ничего не остается.
«Слабачка, – услышала она шепот отца. – Трусиха».
Эшлин знала, что это неправда. Знала цвет лжи. Но в тот миг, когда она стояла на коленях, эти слова казались такими реальными, такими острыми, что ранили ее. Ее кровь стекала на каменный пол. Вот вам пример, дорогие друзья, до чего легко родителям привести своих детей к триумфу. И как легко они могут разрушить их жизни.
Эш услышала хруст стекла под подошвами.
Почувствовала теплую ладонь на своем плече.
Открыв глаза, увидела Трика, стоявшего возле нее на коленях. Его бледное прекрасное лицо обрамлялось черными, как небеса над ними, дредами. Глаза были глубокими, как сама ночь, с россыпью крошечных светящихся точек. Она нашла в этом странное утешение – даже во всей этой тьме, во всем этом холоде, по-прежнему горит мягкий свет.
– ТЫ ГРЕБАНАЯ СУКА, – сказал Трик.
Эшлин моргнула.
– …А ты – гребаная баба, – парировала она.
Он хихикнул – быстро и резко, – и на его щеке появилась ямочка. Губы Эш невольно изогнулись в крошечной ухмылке с примесью горчайшей скорби, на них все еще чувствовалась соль от слез. А затем тоже посмеялась, и теплота, разливающаяся по ее груди, немного отогнала холод. Высушила слезы на ресницах и позволила горю растаять. Они смотрели друг на друга, стоя на коленях. Их разделял всего один шаг и в то же время миллионы миль. Оба убийцы. Оба жертвы. Оба влюбленные и любимые.