…
Титаны врезались в колонну, и она разлетелась вдребезги. Стены Ребра раскололись, и все упали на колени. Меркурио сипло пыхтел, его трясло. Язык покрылся пылью от могильной кости, его тень извивалась на полу. Прямо перед стариком возник Мистер Добряк, округлив свои не-глаза.
– …Идите! Бегите к Низам, живо!..
Сидоний взял Меркурио за ворот и рывком поднял на ноги.
– Пошли!
Итреец помог Мариэль встать, закинул Мечницу на плечо и подтолкнул ткачиху к зияющей дыре в стене. Снаружи горел пожар. Завывала буря. Земля дрожала. Океан бушевал. Все Четыре Дочери пробудились. Меркурио оглянулся, наблюдая, как фрагаменты Луны врезаются друг в друга и сгорают. Пытаясь разглядеть ту девушку, которую он любил. И зная, что нужно делать.
Сид попытался перекричать бурю:
– Меркурио, идем!
Старик прижал пальцы к губам и вытянул их в ее сторону. Прошептал:
– Я буду помнить тебя.
А затем развернулся и побежал.
В груди Йоннена горело темное пламя, пока он наблюдал, как они сражаются друг против другаи разрушают весь мир. Каждый из них – освобожденная частица бога, лунное проявление под небесами их Матери. Они превратились в великанов, тьма вокруг них росла и расширялась. Их крылья задевали края разрушенного зала, черный огонь, горящий на макушках, доставал до самого потолка, обугливая его. Но если хорошенько приглядеться, сквозь черную бурю и тела, созданные из ожившей тени, можно было увидеть силуэты людей, которыми они были когда-то.
Его отец. Его мир. Мужчина, которым он мечтал стать. Бог, которому он поклонялся, ныне принявший обличье истинного божества, но испорченного и прогнившего изнутри. Ярость, ненависть и страдания, жаждущие вернуть миру боль, которую причинили им. Мальчик мог это понять. Переводя взгляд с изувеченного тела матери на существо, которым стал его отец, он знал, каково ненавидеть того, кто породил тебя.
Но его сестра. Его дэ’лаи. Девушка, которую он узнал всего пару месяцев назад, но каким-то образом знал всегда. Храбрая, каким он никогда не был. Мрачная, запятнанная кровью и исполосованная шрамами до глубины души. У нее были все причины обратиться одной лишь яростью, ненавистью и страданием. Но как бы она ни пыталась этого скрыть, Йоннен знал, что Мия не позволила жизни сделать ее черствой. Она любила всем сердцем – свирепым, как у львицы. Отдавала себя до последнего, но ни разу не позволила себя сломить. Поскольку, несмотря на все потери, все жертвы, всю боль, взваленную на ее плечи, она все равно вернулась.
«Она все равно вернулась за мной».
Он чувствовал ее, горящую в этой буре гнева и теней. Ее любовь. Слишком яркую, чтобы ее потушить, даже всей силой бога.