Поговорили о самочувствии, о погоде. Досекина волновало собрание, — кто выступал, что говорили, какое принято было решение…
Вести Норин принес явно неутешительные.
Многие выступали. Иван Фурначев, Батыгин, Кутырин, Павел Блаженов, другие. Гришка Халдин что-то выкрикивал с места, пока не вывели под руки. Он, Норин, тоже пытался сказать. Еще выступал Кокурин… Ну, этот — известно: куда начальство, туда и он. Золотяков и Плетюхин отмалчивались. Особенно хорошо говорил Батыгин, правильно говорил, что нельзя забывать свое прошлое, поспешать ставить крест на старинных сказках, песнях, былинах. Отцы, деды наши писали иконы и, между прочим, верили в сказку, мечтали: наступит такое время, когда она, сказка, станет явью, мечта претворится в жизнь. А теперь вот мы сами свидетели: вместо ковров-самолетов, огнедышащих змеев, жар-птиц и могол-птиц, вместо Бабы Яги со ступой и царевича с серым волком видим аэропланы, лампочку Ильича, автомобили и огнедышащие поезда, паровозы… Старики, наши предки, верили в правду сказки, верили в то, что все это будет когда-то. Так какой же резон отвергать наше прошлое?..
Досекин спросил, был ли зачитан — и кем — текст его выступления, который он, перед тем как покинуть собрание, оставил Гапоненке.
Оказалось, что нет, никто не зачитывал. Правда, Гапоненко выступал, цитировал чей-то текст, но автора он не назвал.
Досекин разволновался. Неужели Гапоненко мог вот так поступить с его текстом?! Поступок такой, недопустимый уж сам по себе, мог таить и опасность: что, если завуч выставил своего директора рутинером, противником всего нового? И неужели, доверившись завучу, он совершил ошибку?..
Разволновался Досекин настолько, что Агния Вячеславовна снова хотела бежать за доктором. Норин же спешно принялся откланиваться, каясь в душе, что так растревожил больного.
Прощаясь, Досекин просил его принести протокол. Протокол и еще решение. И принести как можно скорее — не терпелось своими глазами увидеть, прочесть, как проходило собрание, что и кем говорилось конкретно, а главное — что, какие слова были сказаны про него на собрании Гапоненкой.
И протокол и решение собрания Досекин смог получить только спустя неделю, — Ухваткин не давал их под предлогом, что они все еще расшифровываются и перепечатываются. Принялся было читать все подряд, но не вытерпел, начал отыскивать выступление Гапоненки. Нашел его на тридцатой странице, записанное стенографически.
«— Что такое искусство? — вопрошал его завуч. — Искусство есть неотъемлемая часть деятельности народа, оно должно показывать правдивость народного творчества, того, что делает наш народ под руководством товарища Сталина. Враги народа старались искалечить наше социалистическое искусство, в этой части они навредили и в области талицкого искусства. Вы, товарищи, посмотрите: вы работали на заграницу и меньше всего работали для нашего народа, для трудящихся! Кто наслаждался вашим искусством? Им наслаждались миллионеры, богатые модницы и всякие богатые коллекционеры, и меньше всего наслаждался рабочий класс, пролетарий, которому ваше искусство купить не под силу, не по карману оно ему!..