Он выпил лишь молока, забрался на сеновал и долго лежал недвижно на мягком душистом сене, уставившись в темноту, слушая звуки утихомиривавшейся гулянки.
Одна за другой замолкали гармони, стихали песни и пляски, и только на том конце деревни, где пьяные парни затеяли драку, долго еще шумели и колобродили.
А он все лежал и мечтал. Мечтал отрешенно и сладко. Ему представлялись знойные южные ночи, луна, серебряная дорожка на море, убегающая к невидимому горизонту, островерхие темные кипарисы, черные перья пальм, он и она в белом платье, на морском берегу, тесно прижавшись друг к другу. Мечталось о дальних неведомых странах, куда они вместе поедут, о сказочных путешествиях, пальмах, бананах, животных и птицах, еще никем здесь не виданных…
Проснулся, когда уже солнце стояло высоко. Сквозь мелкие дырочки в крыше сеялся солнечный свет. Горячие солнечные лучи пыльными золотыми спицами упирались в свежее сено, и в свете их вспыхивали на миг, перепархивая, залетевшие на сеновал воробьи и свившие здесь гнездо свое осы.
Сегодня же надо увидеть ее, объясниться! Вот только как это лучше сделать… Дожидаться ее у теткина дома? Или отнести тетке книжки?
Принарядившись, как и вчера, пришел к дому тетки, но дверь оказалась запертой.
Тетку нашел во дворе, убирала сено. Раздумывал, как ее лучше спросить, чтобы тетка не догадалась, и наконец-то решился:
— А гости ваши вчерашние… где?
— А уехали, где же им быть, — голосом самым обыкновенным ответила тетка. — Ишшо с солнышком поднялись, им на работу, на заработки пора. Дину́шка-то тоже с имя ушла, на поезде уезжает ноне…
Он вдруг почувствовал, как из-под ног уходила земля. Все сразу в нем опустилось, и все кругом показалось ненужным. Еле нашел в себе силы сказать, что принес ей книжки. «Неужто успел прочитать?» — удивилась тетка и велела их отнести на чердак.
Он покорно поплелся.
…Все здесь, в мансарде, было полно еще ею, следами ее присутствия. В этой вот маленькой горенке Дина гладила, напевала, здесь он слышал голос ее, чувствовал запахи глаженья. На прежнем месте стояла ее кроватка, аккуратно заправленная и чистая, а самой ее уже не было.
На что бы он ни глядел, что бы ни вспоминал, за всем стояла она, его нежность к ней, желание высказать, как он любит ее и какой бы волшебной, сказочной жизнью могли они жить, если бы были вместе. И горько, отчаянно горько было ему сознавать, что сказать об этом теперь уже некому…
Прибежала запыхавшаяся бабка: везде его обыскалась! Надо вести телушку.
Какая телушка, при чем тут телушка? Несообразность этого оскорбляла, и все же покорно он потащился за ней.