Промытое ливнем небо опять глубоко засинело. Глянуло солнце. Чуть отдохнув с дороги, он вышел на улицу, с наслаждением вбирая легкими особенный здешний воздух, и, вновь увидав этот белый, облитый солнцем высокий торжественный храм посередине села, вдруг почувствовал счастье. От сознания, что снова он здесь, где прошла его молодость, кружилась слегка голова, кружилась счастливо и сладко. А вон и лужайка возле церковной ограды, где он лежал в тот далекий день наедине со своим счастьем, строя громкие планы на будущее…
И он пустился осматривать Талицкое в надежде встретить кого-то из однокурсников, из друзей и знакомых тех довоенных далеких лет.
Ходил, не щадя своих ног, до глубокого вечера. Вернулся в гостиницу близко к полуночи и сразу же лег, давая отдых уставшему телу, зачугунелым ногам, но долго не мог заснуть.
Село показалось знакомым и незнакомым, — так много было здесь перемен. Оно раскинулось вширь, разрослось; новые улицы, новые стройки. Слобода уже не Слобода, а улица Долякова. Есть улица Горького, а «Гора» теперь носит имя Буканова. Были еще и улицы Золотякова, Плетюхина. На многих домах, где жили старые мастера, мемориальные доски, в доме же Долякова открыт мемориальный музей. (Такой же, сказали, скоро откроют и в доме Золотякова, — это к нему видел он указатель из окон автобуса. Золотяков стал Героем Труда, народным художником.) Двухэтажные белые корпуса при въезде в село были новые здания училища, в старом же, где когда-то учились, теперь районная библиотека. Высокий терем в густой деревянной резьбе — новый талицкий ресторан, а здание с высокой черной трубой — новая почта.
Село вошло в Золотое кольцо. В талицком храме теперь музей — фрески, иконы. Выше и ниже храма разбиты скверы, на гумнах, к Ильинской церквушке, разросся тенистый парк. Рядом с парком большая какая-то стройка — сказали, что строятся новые мастерские художников…
Сельские улицы заасфальтированы. Там, где по средам шумел знаменитый местный базар, теперь кафе из стекла и новое здание универмага. Мастерской Сарафанова, где был местный ДК, давно уже нет, снесли, вместо нее — новый клуб на Горе, с обширным зрительным залом.
Он заглянул по пути в магазинчик, носивший, как помнил, название «Художник», в который они, студенты, любили бегать за красками, но там теперь продавали хлеб.
Таличку выше моста перегородили бетонной плотиной, разлив называют здесь гордо Талицким морем. Колыхнулось, подтаяло сердце, когда за разливом, в столетней угрюмости, снова увидел темную стену сосен Заводов.
Попытался разыскивать однокурсников. Вспомнил, что двое, Жегалов и Галкин, были местные, талицкие, но разыскать удалось лишь их родственников, сестер. Оказалось, что оба погибли в войну.