К вечеру ящик был пуст, оставались на дне лишь сухарные крошки. А ночью Сашка проснулся от нестерпимого зуда, — все тело свербело, горело, будто на муравейнике спал. Раздирая ногтями кожу, встал и зажег лампу…
Простыня, смятая, скрученная жгутом, и набитый соломой тюфяк — все было густо усыпано черствой сухарной крошкой. Не понимая, как могла она тут оказаться, Сашка вытащил ящик из-под посылки. Крошек в ящике не было. Кто-то высыпал их под него, когда он заснул.
Кто?
Долго смотрел на спящего Кольку. Затем вынул зубную щетку из Колькиной тумбочки (щетка теперь у каждого была своя) и сунул храпевшему Кольке под бок. Подумав, карандашом нацарапал записку и положил ее в Колькину тумбочку.
Так началась эта ссора, ссора нелепая, сделавшая надолго обоих врагами. Сашка потом вспоминал ее со стыдом, особенно то, какие слова написал он в записке, слова, глубоко оскорбившие Кольку, унизившие…
Дело было конечно же не в злосчастной посылке, не в сухарях. Друг его прежний, недавний отъединялся все больше, замыкаясь в кругу талантов, пренебрегая их дружбой. И это казалось обидней всего.
Не знал он пока, сколько новых сюрпризов готовит им жизнь. Не знали ни он, ни его однокашники. Не ведали, что она, эта жизнь, уже сейчас готовила мину под их ближайшее будущее, но никто, даже их педагоги, не знали, когда эта мина сработает, и одни продолжали учиться, другие — учить.