Он не сказал слово «партия». Но говорил о партии. Все понимали, о чём он говорил. Партия раздроблена, расшатана, её, в сущности, нет, её надо создавать снова. Весь вечер он говорил об этом.
Леопольд слушал, не спуская с Владимира Ильича взгляда.
«Сейчас выйдет из-за стола, будет ходить». Так и есть, встал, начал ходить. Леопольд знал все его привычки. Всегда волновался, слушая его. Владимир Ильич говорил прямо ему, только ему, чтобы он, Леопольд, знал, понимал, делил с ним его долю и дело, не боялся тюрьмы и жандармов, не боялся страха и верил: революция будет! Они сделают революцию. Они должны сделать, они!
Владимир Ильич говорил это ему, Леопольду.
Вошла в комнату Паша. И, дёрнув плечами, с недобрым в глазах огоньком:
— Там проверка к нам.
Елизавета Васильевна чиркнула спичку, закурила, медленно пустила сизый дым.
А сердиться незачем, детка. Бесполезно сердиться.
— Мамочка, ты наш Ушинский! — засмеялась Надежда Константиновна.
Дверь запищала, приоткрылась. Как-то боком, словно нарочно стараясь войти неудобнее, протиснулся в щель неказистый мужик с реденькой, как из мочала, бородёнкой. Надзиратель Заусаев, исполнявший слежку за ссыльными. Оглядел людей за столом. Приметил чужого. Вытащил из-за пазухи тетрадь в переплёте. Выпятил для важности грудь.
— Политический ссыльный Владимир Ильич Ульянов на месте?
Он приходил сюда каждый день, два раза в день, утром и вечером, проверять, на месте ли ссыльные. Обычно обходилось без казённых, вопросов — подсунет тетрадку Владимиру Ильичу, Надежде Константиновне и дальше. Надо всех ссыльных на селе обойти, а ещё и своя есть по хозяйству работа. Своя рубашка ближе к телу, не упустить бы своё. Но сейчас в доме была неизвестная посторонняя личность. Надзиратель считал, перед посторонней личностью надо себя показать, кто он таков, какие его права и обязанности.
— Политический ссыльный Ульянов на месте?
— Нет на месте Ульянова.
Заусаев оторопел от такого ответа, не понял.
— К-а-к? А-а это кто такой тут стоит?
— Вы не видите, кто тут стоит?
Надзиратель услышал за столом смех. Правда, негромкий. Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна усмехались обидно, но не громко. Громко, нахально смеялся мальчишка с упрямыми и злыми бровями и таращил глаза. Этого мальчишку надзиратель не терпел за его дерзкий, никогда не опущенный взгляд. Избил бы за смех. Но смолчал. Не посмел. Ссыльного Ульянова Владимира Ильича устыдился. Нет у Владимира Ильича Ульянова над ним власти, наоборот, он, Заусаев, вроде как над Ульяновым власть. А робеет Ульянова. Отчего? Какая-то сила в нём. Держит тебя его сила, не даёт воли. Не только ударить — замахнуться не даёт на мальчишку!