Дмитрий Ильич был выше среднего роста и, входя в кабинет, как назывался у них мезонинчик с письменным столом, стулом и узкой кушеткой, здорово должен был нагибаться и потому старался сразу присесть на кушетку.
Больше всех похожий на мать, Дмитрий Ильич был красив. В свои двадцать пять лет он казался юношей, задумчивым и мечтательным, малоприспособленным к практической жизни. Когда его арестовали за участие в московском «Союзе борьбы», мать не сразу поверила. «Ведь он ещё мальчик!»
Саша был ещё моложе. Но Саша рано уехал из дому, жил в Петербурге самостоятельной жизнью, а Митя всё дома, всё с мамой. Деликатный, домашний. И вдруг!.. Таганская тюрьма. «Государственный преступник» — написано было на двери камеры Дмитрия Ульянова.
Снова пришла нужда носить передачи в тюрьму. Носила мать передачи Александру, Анюте, Володе. Теперь младшему, Мите После тюрьмы выслали в Подольск под гласный надзор. И мать переселилась в Подольск. Невесёлой была зима 1898 года. Володя и Надя в Сибири. Марк, Анютин муж, опора семьи, любимый Марией Александровной, как сын, на службе в Москве, занят по горло. Она с Митей в Подольске. Постоялые дворы, трактиры, купеческие тройки, круглые сутки скачущие по Большой Серпуховской, огороды, базары — как всё чуждо в Подольске. Не привыкнуть. Они с Митей одни. И Анюта. Если матери трудно, всегда рядом Анюта.
— Готово. Можешь упаковывать, Митя, и тащить вниз, — сказала Анна Ильинична, с довольным видом показывая основательную охапку книг на полу.
— Письмо посылаешь? — полюбопытствовал брат. Он спрашивал, потому что знал: с оказией письмо посылается особенное.
— А найди — засмеялась Анна Ильинична.
— Найду.
Дмитрий Ильич взялся рыться в книгах.
— Не стоит. Проищешь, пожалуй, — остановила сестра, давая ему экономические очерки.
Некоторое время он вглядывался в строчки.
— Для посторонних незаметно моё письмо? — спросила Анна Ильинична.
— Что ты! Идеальная конспирация.
Он опустился на колени упаковывать и завязывать книги шпагатом. Анна Ильинична присела возле на корточки.
— Мамочка с утра волновалась. И ночь, мне кажется, плохо спала, — сказала Анна Ильинична.
— О Володе скучает.
— Готовит им печенье, изюм, всякие сладости, а у самой такая горечь в лице. Мы привыкли, что мама сильная, а как трудно достаётся ей её сила! Если бы можно было взять на себя хоть половину.
— Анюта! — строго остановил младший брат, услыша её сдавленный голос.
— Ничего. Не беспокойся.
Анна Ильинична поднялась и ушла на балкончик, узкий и маленький, даже стул не поставить. Можно только войти, протянуть руку и тронуть ветку клёна, который растёт рядом с домом. Анна Ильинична протянула руку и, не отрывая, обмахнула кленовой веткой лицо. Жалко маму. Всю жизнь то передачи в тюрьму, то посылки.