«Ах, расхвасталась мужем!» — засмеялась про себя Анна Ильинична.
Тут она увидела: светлячок папиросы угас, Марк встал с перил, бесшумно шагнул к лестнице и, пригнувшись, всматривался в глубину тёмного, почти уже ночного сада, откуда наплывали пряные и густые запахи флоксов.
— Марк, что ты там наблюдаешь? — тихонько подойдя, спросила она шёпотом.
— Смотри. Вон, за калиткой. Видишь?
— Не вижу.
— Смотри внимательно. Видишь?
— Ничего абсолютно. А! Вот, кажется, вижу. Нет, ничего А! Вижу, да.
Глаза пригляделись к темноте и различили шатры лип в саду, узенькую дорожку от террасы между кустами, клумбу с флоксами, калитку, за калиткой силуэт человека. Он прислонился к забору, наполовину укрытый разросшимся возле калитки шиповником.
— Этот тип давно тут торчит, — проворчал Марк Тимофеевич.
— Пусть торчит. Разве ты не привык к наблюдателям?
— Привык, да, ах, чешутся руки отвадить! Погоди меня здесь, Анюта.
Он живо спустился с террасы и неслышно прокрался к калитке. Анна Ильинична осталась. Но что-то толкнуло её, и она тоже торопливо сошла в сад.
«Ты у нас горячка, Марк, а руки у тебя увесистые, как у Васьки Буслаева», — думала Анна Ильинична, следуя за мужем.
Он вырос у калитки как из-под земли, рывком отворил, рявкнул:
— Вам что тут угодно?
Кто-то метнулся в сторону. Анна Ильинична поймала взгляд, сверкнувший дико и злобно, увидела перекошенное страхом лицо, и человек бросился прочь.
— Не убегай! Не уходи! Стой, стой, стой — отчаянно закричала Анна Ильинична и побежала за ним, спотыкаясь, едва не падая в темноте. — Стой, пожалуйста, Прошка!
Он остановился. Анна Ильинична подбежала, придерживая путающуюся в ногах длинную юбку. Подошёл Марк Тимофеевич.
— Кто? Говори! Кто ты? Ну?
— Не надо, Марк, милый. Я его знаю. Прошка, ведь я здесь живу. Ты знал? Ты ко мне приходил?
— Нет.
Что с ним стало? Худ, как скелет. Скрытный, недоверчивый взгляд. Злая усмешка на губах. Его подменили. Полно, Прошка ли это?
— Ты меня узнаёшь?
— Как же! Писательница А. Ульянова, хэ!
«Никто не ответил бы, что писательница, только он.
Как жалко у него получилось его защитное „хэ“! Верить ему? Откуда ты знаешь, что ему можно верить?» — колебалась Анна Ильинична.
Он стоял и глядел исподлобья. Одичалый какой-то, затравленный. Ведь почти мальчишка ещё! Он несчастен, это видно. Ему надо помочь. Анна Ильинична перестала колебаться. Взяла за локоть и повелительным тоном:
— Идём.
Боже, какой худой локоть! Можно уколоться об его локоть. Что с ним сталось? Зачем он здесь? Что ему надо?
— Как ты хочешь, ни за что не отпущу тебя, Прошка, пока не поговорим. Тогда на вокзале нескладно получилось.