В голове у Трофима вроде бы помутилось, перед глазами поплыл туман. Зеленый туман. Трофим опять опустил голову на мешок с солью, посмотрел на небо. Но и небо было не голубое, не синее, а зеленое. «Почему бы это?» — подумал он.
И в следующую минуту догадался, обрадовался.
«Чудак. Да потому зеленое, что я еду по лесу. Как ездил, бывало, когда был сильным, молодым…»
Солнце просвечивало сквозь кружево листьев на деревьях, лучи его падали на глаза. И Трофим сомкнул веки. И… увидел себя дома, в своем дворе, на завалинке. Во двор вошел Хведарка.
— Дядька Трофим, а дядька Трофим! — закричал Хведарка. — Вы ведь знаете, как я родился на этот свет. Так неужто и дитя мое должно так же рождаться? Съездите за меня в Гала, а?
— Так я же еду.
— Если бы вы, дядька, в Гала ехали, а то ведь домой.
— Как домой? Я тебе дам, сорванец, домой…
И Трофим усмехнулся.
— Ты не смейся, ты и правда домой едешь. Нажился один, хватит, — услышал вдруг Трофим голос (боже мой, опять!)… своей Хадоры.
— Откуда ты взялась? — спросил он и хотел поднять голову, посмотреть на жену. Но голова была непривычно тяжелой, не поднять.
— Не беспокойся. Ни о чем не беспокойся, — сказала Хадора.
— Как не беспокоиться? Жить и не беспокоиться?
— Ты все сделал, что надо было сделать…
И правда ведь, о чем ему тревожиться, чего он еще не сделал?
— А соль? — вдруг вспомнил он. — Хведарка же просил меня отвезти косцам соль. Все в Гала захватили с собой, а соль забыли. Без соли какая же еда?
— Соль Тарзан и без тебя отвезет. Он старый, знает дорогу… не беспокойся.
И Трофим, наконец, увидел Хадору. На ней была черная фабричная юбка, белая, вышитая васильками, кофта, на голове повязан платочек. И была Хадора молодая, красивая, такая, какой была прежде, до замужества. Она протянула к нему руки, сказала:
— Трофимка, хватит нам жить друг без друга. И я соскучилась по тебе, и ты, вижу, по мне скучаешь… приезжай, приезжай ко мне. И ни о чем не думай, не заботься… Тарзан сам отвезет в Гала соль. И у Хведарки хорошо все обойдется — жена родит сына. В больнице, как и полагается в теперешнее время. И сына того назовут в память тебя Трофимом…
— Откуда ты все это знаешь?
— Я все, все знаю.
И Хадора усмехнулась. Усмехнулась по-девичьи смущенно, так же, как усмехалась всегда, когда была в чем-то виновата перед Трофимом или когда просила у него что-нибудь.
За эту усмешку Трофим готов был сделать для нее что угодно, пойти хоть на край света.
Забыв о своей болезни, о боли в суставах, Трофим подался всем телом навстречу Хадоре. На минуту показалось — земля холодная. Перед глазами мелькнули белые-белые деревья, белая дорога и белые-белые кони… И на них, на этих конях, на санях, едет он, Трофим. Едет не за дровами, нет, едет за ней, за Хадорой. Едет, как ехал когда-то на свадьбу туда, где жила Хадора, — в Засемашки, белую-белую, как снег, зиму.