Я останавливаюсь, и он, чертыхнувшись сквозь зубы, довольно мягко, но решительно тащит меня дальше.
— Постой!.. Ты что, думаешь, что его… убили?
— Нет, поцеловали и дали денег. Ты не знаешь Кузнеца, а я знаю. Пошли скорее, киска, я тоже своей красивой черной задницей из-за тебя рискую, между прочим.
— Спасибо, — говорю я решительно. — Ты иди. А я не могу.
Но мы уже пришли. Ди-джей втаскивает меня в свою халупу и запирает дверь. Потом стремительно пересекает помещение, выглядывает за дверь, ведущую в Паучью комнату, прислушивается, и ее тоже запирает на щеколду.
— Сейчас они там все обшарят, соберутся где-нибудь наверху, и можно будет прошмыгнуть. Садись, киска, будь как дома.
Он усаживается в кресло и кивает мне на стул. Вежливый.
— Покурим?.. А, я забыл. Тебе же нельзя.
Я досадливо морщусь и достаю сигареты.
— Да все мне можно. Я наврала.
— Дааа?.. — Огромные карие глаза насмешливо щурятся. — А мне сдается…
— Мало ли что тебе сдается.
Резиновый Шайтан не перестает улыбаться, но его улыбка делается холоднее градусов на сто.
— Не груби мне, киска. Я очень грозный в гневе.
— А чего же ты мне помогаешь тогда, грозный?
Он хмыкает и достает из-под кресла недопитую бутылку пива.
— А меня тошнит от Кузнеца. Сделать ему гадость — милое дело, — в глазах негра загораются угрожающие огоньки. — Он думает, он круче всех. А у меня дома, на Ямайке, таких, как он, на всех местах вертели. Колдун. Ха. Таких колдунов надо…
— Он действительно колдун?
Резиновый Шайтан пожимает плечами и неохотно говорит:
— Ну, кое-что он может. Только сила — это еще не все.
— Как тебя зовут? — спрашиваю я.
— Резиновый Шайтан, — он нисколько не удивлен.
— Нет, по-настоящему.
— Ты все равно не выговоришь. И, кстати, имя — это такое дело. Без нужды не называй никому, поняла?..
Он отставляет опустевшую бутылку обратно под кресло.
— Так что за вещь тебе надо забрать у Кузнеца?
Паук нависает надо мной, мохнатые лапы угрожающе шевелятся. Множество маленьких белесых глаз безо всякого выражения шарят по моему лицу. Амулет покачивается высоко над моей головой, светясь тревожным голубоватым светом.
— Иди сюда, скотина, — говорю я, не слыша собственного голоса. Кажется, зубы у меня не стучат, и на том спасибо. Но липкий ужас шевелится где-то в животе, не давая дышать свободно.
— Вера, сзади!..
Слабый, хриплый, почти неузнаваемый голос. Я оглядываюсь. И вижу у двери в комнату ди-джея сильно избитого, но все-таки живого Дрюнечку. Его лица практически не видно под коркой засохшей крови, а в том месте, где его рука слабо цепляется за стену, остаются размазанные красные полосы.