— А ты попробуй, — предложил он совершенно спокойно и мирно. — Подойди ко мне, слуга Сатаны.
В оцепенелой группе за алтарем внезапно раздался длинный стон.
— Я хочу его! — хрипло выдохнула Магда и протянула к Антону руки. — Дайте его мне!.. Дайте!..
Вот сука. Эта паскудная дрянь с губками сердечком, с мускулистой задницей, накачанной тренажерами в дорогих шейпинг-клубах, эта белесая тварь никак не успокоится, ей нужен мой мальчик, он нужен ей, чтобы присоединить к своей блядской коллекции еще и медовую кожу, высокие скулы, ленивый рот и узкие черные глаза, нервные пальцы, высокий лоб и чуть сутулые плечи, весь этот Запад и Восток, все эти родинки, весь этот запах, весь этот джаз, змею и птицу, Луизиану и Россию, вино и мед… Ненависть, вскипевшая в моем сердце, так обожгла меня, что я сама испугалась. И Тошкина рука чуть дрогнула.
— Вера, — сказал он напряженно. — Не надо.
— Ну что ты, мой мальчик, — Томпсон по-прежнему улыбался нежной улыбкой святого, а его ступни теперь уже явно не касались каменных плит. — Ненависть — прекрасное чувство. Не мешай ему излиться. Убей ее, маленькая русская леди. Убей эту суку. Ведь ты ревнуешь, правда?.. — он глубоко вздохнул, его губы сделались алыми, как лепестки роз, и раскрылись, глаза сияли уже нестерпимо. — Ревность. Ревность. Впусти ее в свое сердце. Убей эту тварь.
— Дайте мне его, дайте! — Магда стонала все громче, ее почти совершенное, выхоленное целой ротой молодых массажистов тело начало вибрировать от страсти, она сделала шаг вперед. — Иди ко мне, бэби!.. Я хочу тебя! Я хочу тебя!.. Дай мне тебя потрогать!
Я задрожала от ярости.
В сложенных, точно для молитвы, руках Томпсона, вдруг сверкнул неведомо откуда взявшийся ритуальный нож с длинным лезвием.
— Возьми нож, маленькая русская леди, — тихо и торжественно произнес он и простер руки. Я увидела слабое сияние вокруг его головы. Он протягивал мне нож, точно чашу с причастием. И я невольно сделала шаг вперед.
— Вера. Вера. Вера.
Я заколебалась. Сознание точно раздвоилось. Одна часть меня осознавала, что я стою на какой-то границе, невидимой глазу, и должна во что бы то ни стало оставаться на стороне Антона. Другая часть пылала и рвалась. Эта другая часть видела только Магду, ее непристойный наряд, ее перекошенный рот, ее горящие похотью глаза, устремленные на моего мальчика. Эта другая часть хотела убивать, резать, рвать на части. Красный туман застилал мне глаза. Магда издала томный кошачий стон, и я сделала еще один шаг навстречу Пасечнику.
— Вера!..
Что-то в Тошкином голосе остановило меня на секунду. Я чуть повернула голову, и сквозь кровавый морок увидела, как напряженно дрожит его рука с пистолетом, как с концов растрепанных черных волос срываются крохотные искры.