Тот вскочил: «На «вы» назвал!»
— Валерик.
— Ну как, Валерик, после средней школы пойдете к нам аппаратчиком?
Улыбышев польщен, но неожиданно для всех выпаливает:
— Я в Африку помогать поеду! — и победно поглядел на Рындина: мол, съел?..
— Вот как, — озадаченно говорит Альзин.
— Я уже сейчас в клубе друзей Африки.
Клуб этот был создан с благословения Потапа Лобунца. Клуб затеял переписку со студентами Университета дружбы, в зале возле карты Африки вывесил портрет Патриса Лумумбы, разучивал стихи гвинейских поэтов, а в июне ждал к себе… эфиопскую делегацию.
— Похвальное дело, — совершенно серьезно сказал Альзин. — Это у вас какой учебник?
Валерик протянул Альзину довольно грязный, затрепанный и необернутый учебник истории. Григорий Захарович скептически повертел его в руках.
— Не грязноват ли?
Валерик виновато молчал.
— Такой бы показать нашим рабочим. Они наверняка бы сказали: «Плохой хозяин». У нас в химии грязи нет.
— Я оберну, — тихо пообещал Улыбышев.
— Добре. Леокадия Алексеевна, — обратился Альзин к Юрасовой. — Вы когда с классом были у нас — показывали, как рабочий заботится о своем месте?
— Конечно.
— Должен сказать, друзья, что когда ваша воспитательница строила комбинат… — На мгновение он с удивительной ясностью вспомнил семнадцатилетнюю Лешку, гневно обличающую мастера Лясько, — а позже работала аппаратчицей, она знала цену аккуратности и чистоте.
«Ну, я, кажется, становлюсь нудным».
— Короче, когда вы снова придете к нам, мы спросим у Леокадии Алексеевны: «А на совесть ли они учатся?» Мы решили у себя на проходной повесить газету «Голос школы». И там писать о ваших делах. А двоечников, — он обратился к Леокадии, — даже не приводите. Оставьте это добро дома!
Рындин поднял крышку парты, сделал вид, что роется в ней, а сам спрятался от глаз Леокадии Алексеевны, потому что получил вчера двойку по истории.
Из медицинских профессий особой героичностью окружена профессия хирурга.
В этом есть, конечно, своя справедливость. Рискованные операции, требующие огромного напряжения сил физических и душевных, жизни, отвоеванные величайшим упорством.
Но часто ли задумываются над тем, как опасна, самоотверженна, необходима людям работа рентгенолога? Как во многом излечение зависит именно от него?
Куприянов не летал в пургу к дальней кошаре, чтобы при свете керосиновой лампы сделать операцию чабану, не отдавал свою кровь оперируемому, не держал на ладони его трепещущее сердце.
И все же, если вдуматься, тратил на людей не менее щедро, чем хирурги, и свои нервы и свои силы и, как они, держал на ладони их жизни. Вероятно, именно потому, что в Куприянове чувствовали врача самоотверженного и вдумчивого, люди относились к нему с большим уважением.