– Товарищ комиссар, ничего определенного сказать вам не могу. Обстановка меняется каждый час. Да что там каждый час, счет идет уже на минуты. Противник рвется вперед как угорелый, давя на своем пути вся и всех, – угрюмо проговорил сидевший за столом полковник, наклонив вперед тяжелую лобастую голову, руки его мяли потрепанный танкошлем. – В этом районе ситуация напоминает слоеный пирог. Наши и немецкие части перемешаны, – он водил пальцем по карте, останавливаясь то возле одного населенного пункта, то возле другого. – Оставить вам тоже никого не могу. Не имею права. У меня приказ командования фронта принять участие в контрударе, – последнее он произнес так, словно это слово было ядовитым. – В контрударе… Я должен был еще двое суток назад встретить основные части механизированной бригады, но, оказалось, что никакой бригады еще нет. Большая часть соединений застряла на железной дороге… А вы просите оставить вам пару машин. Да я и бойца не имею права выделить. Ни одного человека, понимаете?
Бледный комиссар, сидевший рядом с ним, продолжал молчать. На эти танки, словно свалившиеся на него с небес, у него были особые планы. С таким эскортом он мог бы совершенно не беспокоиться за медсанбат и раненых. Однако судьба, видимо, имела на всех нас свои планы.
– Хотя, знаешь, Ефим Моисеевич, пожалуй, будет тебе машина. Есть у меня один экипаж. Геройский. Командир у них всю Финскую прошел без единой царапины, – полковник хлопнул по столу ладонью, показывая, что буквально отрывает этот экипаж от своего сердца. – КВ у него барахлит. Двигатель под замену шел, да не успели. Словом, бери старшего лейтенанта Колобанова и пользуйся, пока он двигун не починит.
Встав, полковник крепко пожал руку заулыбавшемуся Фомину и на прощанье сказал:
– Мой тебе совет, комиссар. Как можно скорее двигай свой табор на восток. Через пару дней здесь может быть очень жарко. Хотя, может, мы уже опоздали… – и скривившись, он вышел из палатки.
Фомин же еще стоял несколько минут, держась за свой прооперированный бок. Видимо, его опять накрыли боли. Наконец его немного отпустило, и цвет лица вроде стал приходить в норму.
– Все, надо поднимать всех. Наоотдыхались… – тяжело вздохнув, он, тоже вышел наружу.
А мне двигаться совершенно не хотелось, да, если честно, и не больно-то надо было. На этих матерчатых тюках было мягко, и я как-то пригрелся. «Значит, контрудар, механизированная бригада… Похоже, все действительно вновь движется по кругу. Наши снова решили собрать все свои танки и ударить этим кулачищем по немцу». Подперев ладонями голову, я смотрел на примятую под ногами траву и обдумывал услышанное. «Б…ь, как в солдатики играют! Сюда двинул десяток, туда десяток, а потом их вернул обратно. Помним, как же… “Разгром танковой армады СССР”, мать их. Как такое забудешь? Больше трех тысяч танков разных типов попытались собрать и разом бросить в бой!» Много чего я вспомнил за это время: и впечатляющее число танков с нашей стороны, и не знавшие толком новые КВ механики, и отсутствующее зенитное прикрытие наших при полном господстве в воздухе немцев, и острый недостаток бронебойных снарядов у идущих в бой советских танкистов, и еще много и много чего. «Б…ь, а я тоже – нашелся генерал песчаных карьеров! Пороху ни хрена не нюхал там и здесь еще в штаны гажу… Хотя со штанами я, пожалуй, приврал. Они сухие, правда, вряд ли это состояние сохранится надолго».