Не было телефона. И телефона-автомата в доме тоже не было. А я уезжала раз в три дня на телевидение в Останкино, сдавать работу.
Я была рецензентом, в свою смену смотрела целый день первую программу ТВ и писала разгромные отчеты о передачах редакции пропаганды: “Ленинский университет миллионов”, ЛУМ, к примеру, или “Шаги пятилетки” – эту передачу, услышав позывные и дикторское торжественное “Шшыги пятиле-е-тки!”, всегда рвался ко мне в кухню смотреть пятилетний как раз Кирюша, он был убежден, что это про них, про пятилеток. Записав парочку фраз косноязычного ведущего ЛУМа, я для развлечения убирала звук, и выступающий мужчина молча разводил руками, как бы танцуя сидя и шлепая при том губами, как рыбка.
Я досматривала каждую передачу до финала, мало ли, будет сбой, и так весь день (мы работали в паре с Мариной Сперанской, делили программу пополам). Затем я писала штук семь-восемь рецензий и на следующее утро убегала на работу, где мы с Мариной отдавали свои произведения печатать на ротапринте. Рецензии наши потом рассылали по редакциям. Это была прекрасная работа, никто меня не трогал, я валяла, что хотела, от души, я даже стенографировала особенно шикарные выражения ведущих и дикторов (“Вся работа молодежной программы была напыщенна интересными событиями”). Фельетоны я писала, тайно хохоча. Семьдесят-восемьдесят штук в месяц.
Потом-то нас разогнали, но речь не о том.
Однако же весь этот мой рабочий день Женя оставался один с ребенком, Кирюша пропадал на воле, в просторах Конькова, на ледяной горке, на солнышке, в снегах – и один раз мне даже наябедничала тетенька у подъезда: “Это ваш мальчик? Он ест хлеб из помойки!” Дома-то был обед, Женя ждал, разогревал, но поди ищи ветра в поле.
В целом-то Кирюша так проходил курс лечения от бронхиальной астмы – один умный врач (он работал с больными детишками в бассейне, занимались они греблей, такой тип лечения) сказал мне: “Отпускайте мальчика бегать и гулять по четыре-пять часов в день, давайте ему свободу, а тут в бассейне он вспотеет, волосы будут мокрые, как вы его по морозу поведете домой-то!”
И однажды я вернулась вечером с работы (дорога в одну сторону занимала полтора-два часа), поймала Кирюшу за домом, отряхнула, как могла, от ледяных катышков, привела домой. Всё как обычно. У Жени всё уже было горячее, на плите.
Но! На столе стояла чужая пустая тарелка с красным донышком и красной обводкой по краям. Борщ?
– Тебя кормили?
– Соседка приходила, Света.
Света? Мы еще ни с кем тут не знакомились.
Но дверь в нашу квартиру всегда была не заперта, чтобы Кирилл мог свободно бегать туда-сюда.