Обычно строгий, Карл был возбужден и весел. Красный и разомлевший от вина, он полез к Ольге Ивановне обниматься и сообщил, что на будущий год их сад станет русским лесом. Еще он сказал, что нашел очень дорогого ландшафтного дизайнера, обошедшегося ему в “бон бон”. Тот предложил создать в саду искусственные холмы, чтобы было как в Москве. Карл сказал, что Ольга Ивановна могла бы придумать холмам названия, и полез к ней целоваться. В ужасе она оттолкнула его и, назвав лягушатником, велела обозвать холмы БРАТСКИМИ МОГИЛАМИ. Мужчины рассмеялись и нашли ее идею замечательной, а она в ярости опять убежала к себе.
Она хотела поскорее заснуть, чтобы не слышать хохота мужа и садовника. Заснуть, чтобы быстрее проснуться в другом дне, когда дом будет пустой и никто ей не станет мешать разводить в лейках соль. Спать! Спать! Спать!
Она наконец заснула и стала смотреть сон про другой рай.
Наутро Карл жены не видел ни за завтраком, ни в ее кабинете, в котором она имела обыкновение сидеть еще до того, как он проснется. Не вышла она и на обед. Карл часто ужинал один и только ради интереса попросил горничную сходить за мадам.
Умерла она еще ночью от передозировки снотворными, как сказал врач, и потому к вечеру была уже совершенно окоченевшей.
Карл похоронил ее, как было положено у нее на родине, на третий день, в одном из холмов своего сада.
Всё время до похорон он проплакал и велел срезать всю сирень, которой сам укрыл ее могилу. Глядя на густой лиловый ковер, он подумал, что сирень в этом году удалась. В тот же день он улетел в Сахару.
Молодильные яблоки
Екатерина Златорунская
А был ли это сад?
Аня уже не помнила, но мама называла это место садом. Они приезжали к бабушке в деревню, вдвоем, без папы, хотя и он тоже, но быстро уезжал обратно. Возле дома – огород, а через дорогу от дома сад. Осенью он тлел, сырел и чах, стоял запущенный, яблони непри-бранными, и долго гнилой запах вился вокруг как душа над истлевшим телом.
Зимой же стоял, закованный в снежные латы, метели налетали на него и рвали во все стороны.
Летом он цвел, цвел, как некрасивая женщина в минуты любви и нежности: странный, неловкий, засаженный криво, выдранный с боков, заросший крапивой, травой, обведенный покосившимся забором, но пахнущий, цветущий, плодоносящий.
Росли вишневые деревья, но не чеховские – девушки в платьях, а гнутые прутья, с красными волчьими вишенками, в которых жили червяки и оставляли после своего ухода маленькие ранки, черные точки.
Червяки жили и в яблоках.
Яблони были высажены далеко за баней, в первых рядах светло-серые стволы, матовые коричнево-оливковые листья, круглоголовые кроны, а дальше – кудрявые, пыльные, сухие, паслись за оградой забора, как дикие кони. Туда вглубь идти нельзя. Под паутиной ветвей жили две птицы, похожие на ворон, но не вороны: одна с белым клювом, ходила, подгибая ноги, и переворачивала яблоки с румяного бока на гнилой, топленый, мятый, пузырчатый, а другая сидела на ветке и смотрела по ночам на Аню.