– Главное, оба про медвежью харю толкуют! Околесица какая-то!
– Задумал я жениться, не было где деньгами разжиться, – качая головой, произнесла Настасья. – Лежат под кокорой, сам не знаю, под которой… Вот что, куманек. Не след тебе в это дело с Гвоздем путаться. Коли он Третьяка брать клад сманивает – стало быть, Третьяк этим и займется. Тебе же хватит хлопот с тем Абрамкой-кладознатцем.
– А что Абрамка? Он сказки сказывать горазд. Нам того изловить нужно, кто…
Данилка чуть было не брякнул «кто Голована в свечку поднял, так что я кубарем полетел», но удержался. Докладывать про свою неловкость он бы и под пыткой не согласился. Семейка вон видел – и счастье, что Семейка человек понятливый, не напоминает и на смех не поднимает. Богдаш Желвак бы уж все конюшни повеселил…
– Того лешего, которого вы с Семейкой над вторым мертвым телом увидали?
– Его, родимого.
– Давай-ка поразмыслим. Коли это Гвоздь людей к медвежьей харе заманивает да убивает – какой ему с того прок?
– Грабит покойников, поди?
– А что с них возьмешь? Они же не клад хоронить едут, а наоборот – за кладом! Стало быть, в кошеле у такого кладоискателя – алтын или два.
– А коли он чего-то такого им наплел, что они и с собой деньги берут?
– Наплести он мог. А что, куманек, не добежать ли тебе до горбовского двора, не узнать ли, что вместе с тем Терентием пропало?
– Поздно уж!
– А спозаранку! Тебя-то там, поди, помнят и хорошо встретят.
– Ин ладно.
Данилка не хотел идти вечером к Горбовым потому, что его просил прийти старый кладознатец Абрам Петрович. Парень и с Семейкой условился, чтобы тот подошел к огапитовскому двору, мало ли что при беседе выплывет на свет Божий? Кладознатцу-то что, он, можно сказать, у себя дома. А заставлять ждать лишнее время товарища Данилка не хотел.
– Уходишь? – видя, что он поднимается, спросила Настасья.
– Ухожу.
– Ну, скатертью дорога, куманек!
Данилка взглянул на нее с недоумением – откуда такое ехидство? Ведь услугу оказал! Черт их, этих баб и девок, поймет!
Она тоже встала.
– Ступай, ступай!
А сама шагнула, оказалась совсем близко, так что целовать впору.
Однако целовать Данилка не стал. Ему и в голову не стукнуло, что поцелуя еще и так можно просить – сердито.
– Про Гвоздя Третьяк все будет знать, – сказал он на прощание. – С него и спрашивай.
– С него и спрошу. А ты, коли уж такой добрый, не мешайся в это дело, куманек. Ступай. Господь с тобой.
Она отступила и неожиданно перекрестила парня.
За дверью ждала недовольная Федосьица.
– Пойдем, что ли?
Авдотьица вывела их и ласково с ними простилась.