– Харя – медвежья…
Данилка, все время норовивший стать поближе к Федосьице и только что оказавшийся у самого бока своей красавицы, услышал знакомое и вздрогнул.
– Какое дело Земскому приказу до медвежьих харь, свет? – продолжал розыск кроткий Семейка.
– Под той харей мертвое тело подняли! – без лишних подробностей вякнул земский ярыжка и добавил мстительно: – А харя-то – скоморошья!
Надо отдать ему должное – он действительно в нескольких словах изложил суть дела.
– Как это – под харей?! – воскликнул Данилка. – Ты, дядя, ври, да не завирайся!
Семейка повернулся к нему.
– Не ори, Данила, – невозмутимо посоветовал, – а скажи-ка, откуда тебе про ту харю известно?
– Еще бы не известно, коли он, сучий сын, от меня про нее узнал!
– Ого! – Тут даже Семейка заметно удивился, а скоморохи, что перешептывались почти беззвучно, от такой новости и вовсе онемели.
– Может, у вас хари разные?
– Да нет, одна харя! Это мы с Тимофеем возле нее мертвое тело подняли.
– Когда же успели? – Семейка, похоже, больше ничему не удивлялся.
– А как государеву грамотку везли из Коломенского к Троице-Сергию, так на обратном пути, – Данилка догадался, что Семейке трудно вообразить себе медвежью скоморошью харю, под которой найдено тело, и наконец объяснил: – Харя та резана из дерева и привязана к дереву, так высоко, как у конного голова. И если пойти туда, куда она глядит, будет полянка, и на полянке лежал тот Терентий Горбов, которого мы с Тимофеем вчера хоронили.
– А при чем тут крапивное семя? – Семейка мотнул головой, указывая на Стеньку.
– А при том! Когда мы с Тимофеем сами, добровольно, в Разбойный приказ пришли и про мертвое тело рассказали, и он там случился. Я видел, как он глядел, когда у нас сказку отбирали! Их там двое всего из Земского приказа и было – он да подьячий! Не Разбойный же приказ на Москве за скоморохами охотиться станет! Стало быть – их промышлением!
Возмущенный Данилка малость приврал. Сейчас ему действительно казалось, что он видел Стенькины глаза, на деле же земский ярыжка возился с коробом и по сторонам не таращился.
– Ты – нишкни. А ты – отвечай. Стало быть, раз харя – скоморошья, то скоморохи того купца и упокоили? – спросил Семейка у Стеньки. – И непременно нужно облаву по всей Москве учинить? Иначе тебе, сучьему сыну, и жизнь не мила!
– Да нет же! – взвыл Стенька. – Скоморохи свою харю к дереву привязывать не станут! Тьфу – медвежью! Да тьфу же – деревянную!
Видя, что обезумевший ярыжка, тряся башкой и отплевываясь, может сам сдуру напороться на засапожник, Семейка опустил ту руку, что с ножом.