– Парень дело говорит, – поддержал Томила. – Я всяких умалишенных видывал. Ежели человек сорок лет одним и тем же занимается, а добра не нажил, – стало быть, его таракан обидел.
– Какой таракан? – едва ли не хором воскликнула молодежь – Данилка с Федосьицей и Филат.
– Сказывают, коли таракан спящему в ухо заберется, то все внутри головы он выгрызает. И человек ума лишается, – объяснил Томила. – Ну, растолкуй нам, дуракам, свет Третьяк, как это возможно – сорок лет клады находить и не разжиться?
– Очень просто, – не совсем уверенно начал Третьяк. – Прежде всего – не каждый день он по клады ходит, а только если попадает ему в руки кладовая роспись. Она тоже на дороге не валяется, за нее иногда большие деньги платить надобно.
– А чего же их продают? – опять не понял Данилка. – Будь у меня кладовая роспись – сам бы по ней клад взял.
– Вот про это ты того кладознатца, Абрама Петровича, спроси. Он-то расскажет, как клад одним в руки дается, а другим – не дается.
– Угомонитесь вы, – сказал Семейка, не имевший охоты слушать бесплодные рассуждения. – Скажи лучше, Третьяк, где твоего кладознатца искать.
– А я откуда знаю! – даже с некоторой обидой воскликнул скоморох. – Он ведь, паскуда, как промышляет? Он вызнает, где у какого купца, или дворянина, или даже боярина денежные неурядицы, и к нему является с кладовой росписью – мол, вот он, клад, хоть сию минуту бери, да в одиночку не могу, нужны людишки с лопатами, нужна телега с конем, и еще там всяких расходов насчитает. Тому же человеку людишек не нанимать – своя дворня есть, и кони на конюшне зря овес жуют, и прочие расходы ему по плечу. Вот они уговариваются, как клад делить, и Абрам Петрович отправляется его брать. Иногда и месяц копается по оврагам, и два, бывает, что и попусту. А то еще люди сами его находят. Он сказывал – боярыня одна была!..
Третьяк ни с того ни с сего расхохотался.
– Ну, что – боярыня?! – перебил его Томила, который тоже хотел перейти ближе к делу.
– Боярыня?! До старости дожила, а ума не нажила. Она странницу приютила, а та повадилась вещие сны видеть. Как утро, так и бежит докладывать, – тут Третьяк прямо преобразился, зачастил тоненьким умильным голосочком: – Матушка-голубушка, кормилица-заступница, свет наш ясный, видела я, что в селе Болячки, в крайней крестьянской избе под печкой клад лежит, сундук турецкого золота! А где то село – этого ей во сне не показали. Боярыня приказывает – спи дальше, авось увидишь! Так, верите ли, вскоре вся дворня стала вещие сны смотреть. И с вечера боярыня прямо приказывала, кому о чем увидеть надобно. И такие вот дуры бывают! Бабьей дурости и в ступе не утолчешь!