– Да не вопи ты так! – наконец-то и Семейка повысил голос.
Тут оказалось, что он незаметно оказался рядом и вместе с Федосьицей удерживает Данилку.
– Угомонитесь, Христа ради! – взывал Третьяк. – Вот ведь сцепились – как кобели! Того гляди, шерсть полетит!
– Бочата полетят! – вообразив драку в погребе, воскликнул Филатка.
Семейка отпустил Данилкино плечо.
– Я из крещеных татар, – сказал он. – Нравится это кому или не нравится. И я на государевой службе кровь проливал. Пойдем, Данила, отсюда подальше. Такие товарищи нам не надобны.
И двинулся к дверям, преспокойно повернувшись спиной к разъяренному противнику, привычно ссутулившись и косолапя. И стал подниматься по лестнице, всем видом показывая – с дураками ему беседовать не о чем.
Данилка повертел головой – от притихших скоморохов к уходящему вверх по крутой и узкой лесенке Семейке, от Семейки – к скоморохам…
– Холера вас бы брала! – не совсем по-русски, а как получилось, ругнулся он и поспешил следом за товарищем.
Целовальник был занят – разбирал ссору между двумя питухами, и потому конюхи незаметно вышли на Волхонку.
– Мало ли на Москве кладознатцев! – вдруг осенило Данилку. – Надо бежать на Аргамачьи конюшни! Там кое-кто еще остался, всех расспросим! Нужны нам больно те скоморохи! Из-за них в такую беду угодили!
– Прости, – опустив глаза, сказал Семейка. – Теперь и сам вижу – незачем было их выручать. Кабы не моя дурость, мы бы под шумок с купеческого двора ускользнули. И не заварилась бы вся каша…
– Ну, заварилась так заварилась! – воскликнул Данилка. – А и расхлебаем!
– Экий ты яростный… – усмехнулся Семейка. – Шляхтич! Вот когда он в тебе проснулся…
И вдруг запел:
– Баю-баюшки-баю, ходит кошка по краю! Кошка лыко дерет – коту лапти плетет…
Отродясь Данилка не слыхивал, чтобы Семейка пел. Он и в Божьем храме, когда все стараются, как умеют, почти рта не раскрывал. И на тебе!
– А кот лапти износил – да другие запросил! – Семейка широко улыбнулся. – Ну, будет тебе, Данила, смири норов. Наша служба такая – не всякому дураку непременно в бороду вцепиться, а дело сделать.
– Сами же говорили – ежели кто про Богдаша гнилое слово скажет, бить, – буркнул Данилка.
– Богдаш никак забыть не может, что он подкидыш. А коли каждого бить, кто мою рожу татарской назовет, – так это и впрямь кулачного бойца нанимать надо да с собой водить… – Семейка резко повернулся.
За конюхами следом мчались Третьяк и Филатка, следом поспевала Федосьица.
– Прости дураков, батюшка Семен, прости, не знаю, как по отчеству! – нагнав, взмолился Третьяк. – Ну, не умеем мы по-человечески! Нам и покричать надобно, и поругаться, душа так просит! А потом, покричавши, мы преспокойно обо всем сговоримся и дело сделаем. Нам, скоморохам, без этого нельзя!