Выбравшись на свет Божий, Данилка неторопливо пошел к Федосьиному крылечку – да и встал.
Ощущение было смутным – то ли кто смотрит в спину, как раз меж лопаток, то ли нет. Малые домишки зазорных девок стояли тут вкривь и вкось, может, которая-нибудь, выбравшись спозаранку, и глядит издали – не понять! Он поворачиваться не стал, а просто ускорил шаг. И вдруг остановился-таки!
Он догадался, кто тут может глядеть на него неотрывно!
За спиной был домишко Феклицы – тот самый, в котором, как дома, распоряжалась Настасья-гудошница.
Данилка повернулся и встал, насупясь.
– Ну, вот он – я! – говорил парень всем своим видом. – Да, полюбилась мне твоя подружка! И ночь я с ней провел! Чем же ты недовольна? Нужен я тебе разве? Нет, не нужен! Так что же ты глядишь из-за синей крашенинной занавески?
И вспомнилось ему присловьице, с которым Богдан Желвак обращался к играющим коням, норовящим ухватить губами то за рукав, то за подол рубахи:
– Коли любишь – так скажись, а не любишь – отвяжись!
Постояв и не заметив ни малейшего шевеления занавески, Данилка вошел в горницу.
По летнему времени печи топились не каждый день. Лет десять назад государь издал «Наказ о градском благочинии», где и перечислялись все запреты при обращении с огнем. Если у кого была особо устроенная поварня или печь на огородах, врытая в землю и крепко защищенная от ветра, – тот по летнему времени и баловался горячей пищей. А такие, как Федосьица, стряпали у более обеспеченных подружек и с вечера запасались едой.
Возможно, те пироги с капустой и с морковкой стояли у девки уже не первый день, а, скорее всего, третий. Она выложила их на стол в красивой мисочке, прибавила еще домашних припасов – грибков-рыжиков, редьки, черного хлеба, кваса. Словом, собрала на стол достойно.
– Помолись! – велела.
И правильно сделала – коли мужик за столом, ему и молитву читать.
Перед обедом и ужином полагалось сперва читать «Отче наш», перед завтраком же хватало и более короткой молитвы.
– Очи всех на тя, Господи, уповают, – несколько смущаясь, произнес Данилка, – и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняешь всякое животно благоволения.
Посмотрел на стол и добавил, как привык перед началом всякого дела:
– Господи, благослови!
Оба сели и приступили к трапезе.
Данилка начал было жевать, да понял, что кусок в горло не лезет. Смущение владело им, что-то было не так… и ведь не шелохнулась же занавеска!..
– Иль не угодила? – спросила Федосьица. – Чем тебе мои пироги плохи?
Данилка по молодости плохо разбирался в печеве да и в девках с бабами тоже, честно говоря. Иначе он бы догадался, что Федосьица, занятая младенцем, да еще по летнему времени, вряд ли затеет печь пироги, даже ради своего ненаглядного. Скорее всего какая-то из подружек бегала на торг да оттуда по ее просьбе и принесла.