– Ты за нашего дурака-то замолви словечко, – продолжал Третьяк. – Хорошо бы их помирить, а то Настасьица как узнала…
Данилка окаменел.
Стало быть, она и впрямь явилась на Москву?
Стало быть, могла стоять в домишке Феклицы, за крашенинной занавеской?…
И поняла, чем он, Данилка, занимался в эту ночь?…
Третьяк еще что-то говорил про лихого бойца Томилу, про ватажные дела, Данилка не слушал, ему с самим собой сейчас заботы хватало, куда еще скоморошьи затеи…
Парень никогда еще не был в таком положении, чтобы нравились сразу две, и с одной все сладилось просто и мгновенно, а другая, сама того не зная, вдруг встала поперек пути первой. И он не понимал, как в одной душе помещаются такие запутанные страсти.
Когда поели и Федосьица принялась хлопотать по хозяйству, Третьяк с Филаткой засобирались и Даниле тоже обуваться велели. В своем смятении он ощущал неловкость перед ласковой девкой и не понимал, должен ли остаться с ней подольше, как советовала совесть, или поторопиться на поиски кладознатца, что было прекрасным оправданием для взбаламученной души…
Выйдя со двора, он вздохнул с облегчением.
До двора купца Фомы Огапитова путь был неблизкий, шли неторопливо, рассуждали – как разумнее дело повести.
На Солянку пришли слишком рано – Семейки еще не было. Зашли в церковь, помолились о благом исходе своего дела, и туда же Семейка заглянул – догадался, где своих искать. Время было обеденное, но все четверо проголодаться не успели, опять же – лето, жара, и человек, которому по такой жаре приходится за стол садиться, никогда не уверен, что сможет проглотить хоть кусочек. А больше всего хочется ему лечь в тень и дремать.
Но с этой бедой на Москве выучились бороться.
Первым делом не имеющему пока потребности в пище хозяину ставят на стол не законную рюмку водки с куском ржаного хлеба, а ботвинью – ледяную, красивого янтарного цвета, со свекольным и крапивным листом, с осетринкой. И еще с багренцем – мелко колотыми кусочками льда, не того, что рубят на Москве-реке и загружают в погреба-ледники, уже довольно грязного, а из тех льдин, что в ледоход идут с верховий, и их нарочно багрят с берега, чтобы продать подороже. Съев мисочку, почувствует хозяин, что мог бы и больше, и уж тогда ему подают наваристые щи.
У охраняющего ворота дворника Третьяк осведомился – кончили в доме обедать или еще не скоро? Дворник спросил, а не к Абраму ли Петровичу гости? А коли к нему, так добро пожаловать, у баньки лавочка в землю врыта, под двумя яблоньками, там можно обождать, пока его хозяин, Фома Иванович, отпустит.