Монастырь за полвека мало изменился – он возвышался наподобие маленькой крепости среди домишек, окруженных садами. За каменной стеной были красивый одноглавый собор, украшенный дивными стенными росписями, два жилых здания – в одном келья игумена, в другом братские кельи, трапезная, службы. Но уже строились новые помещения – государь велел приписать Донской монастырь к богатому Андреевскому монастырю, уже потекли щедрые пожертвования, уже и братии заметно прибавилось.
Велев извозчику дожидаться, Деревнин и Стенька вошли в открытые ворота и у первого же встречного, пожилого послушника с коромыслом на плече, тащившего в деревянных ведерках воду к грядкам, спросили про старца Акилу. Оказалось, затворник живет в деревянном строении на отшибе, за храмом, у самой стены. Сидит он взаперти, выходит редко, еду ему подают в особое устроенное в двери окошечко, а как справляется с телесными надобностями – неведомо. Когда подошли к крошечной келье, Стенька удивился – никакой человеческой вони, а может, запах перебивался ароматом от хлева, стоявшего поблизости.
Еще его несколько смутила торчащая на покатой крыше труба. Немилосердно было бы допустить, чтобы человек погибал холодной смертью, и все же печка в затворе казалась Стеньке какой-то несообразной.
Деревнин постучал в окошечко раз и другой. В келье что-то скрипнуло, заслонка чуть отодвинулась.
– Благослови, честный отче, – уважительно сказал подьячий.
Стенька промолчал, глядя на окошко с трепетом. Надо же, какую долю человек для себя избрал! Сам Стенька не вынес бы и суток полного одиночества.
– Ты подьячий Деревнин? – спросил незримый инок.
– Я Деревнин, честный отче.
– С тобой кто?
– Земского приказу ярыга Аксентьев. Я его разведывать о младенце посылал.
– Станьте оба так, чтобы мне вас не видеть.
Пожав плечами, встали: Стенька по одну сторону низкой двери, Деревнин по другую.
– Мы слушаем, честный отче, – сказал Деревнин. – Сказывай, чего надобно.
– Я издалека начну. Когда я в обитель собрался, то женка моя тоже решила постриг принять. Дети наши уже сами детей растили, на старости лет хорошо мирское отринуть и Богу послужить… А были у нас сын Родион и две дочери. Старшую, Марью, мы отдали за князя Пронского. Род хоть и оскудел, а все Милославским родня. Марья родила четверо чад, в пятый раз ходила брюхата двумя, да не разродилась, царствие ей небесное. Четверо – трое сыновей и дочка, внука моя, Агафья. Агафью отдали еще до чумы за боярина Троекурова…
Стенька и Деревнин, затосковавшие было от перечисления потомства, да еще тусклым старческим голосом, ожили.