Этот любимец государя соболезновал всем людским несчастьям и пытался бороться с ними, как умел. В своем служении страждущему человечеству он добрался наконец до людей пьющих.
Исачка Глебов, пьющий человек, был не совсем безнадежным – даже нанимался Земским приказом исполнять малоприятную должность – подбирать по весне, как снег сойдет, московских покойников. Дело грязное и вонючее, однако не лежать же им до следующей зимы. Поэтому Стенька Исачке по мере сил покровительствовал. Даже при всем честном народе останавливался с ним потолковать. Так и узнал занятную новость.
Ртищев задумал нечто неслыханное – до сих пор ни на Руси, ни, сдается, в Европе такого не было. Приютить и обогреть нищего и убогого – сам Господь велел, но в Священном Писании ни слова не сказано про тех горемык, что, выползши с кружечного двора на четвереньках, замерзают в сугробе. И вот прошел слух – Ртищев-де покупает особый дом, куда будут свозить со всей Москвы людей, найденных лежащими в пьяном забытье. Их-де там разденут, вымоют, приведут в трезвое состояние, голых – оденут, покормят и отпустят, а для поисков набирают крепких посыльных.
– Как же он сие заведение назовет? – спросил, посмеявшись, Деревнин. – Богадельней нельзя, богадельня – для призрения убогих, а какие ж питухи убогие? На ином пустошь распахивать можно.
– Исачка все беспокоился – будут ли на опохмелку чарочку подносить, – вспомнил Стенька. – Протрезвить-то и ведром ледяной воды можно, а у него все будет заведено с кротостью и с милосердием.
– Ох, как было бы славно, кабы он лишь милосердием одним и ведал…
Стенька не ответил. Они прекрасно поняли друг друга – речь шла о недавнем изобретении Ртищева, медных деньгах, с которыми уже было много неприятностей. Медь раздобыть в Москве нетрудно, не серебро, чай; купить украденные на Денежном дворе маточники и чеканы тоже при желании возможно; к каждой полушке на торгу присматриваться – с ума сбредешь; фальшивых денег столько развелось – спасу нет, простому человеку одно разорение…
Беседуя, подьячий и ярыжка то и дело разом крестились на церковные купола. Стенька сидел справа и, глядя на Деревнина, первым замечал те храмы, что по левую руку. Деревнин же видел церковные кресты впереди и по правую руку. Так и ехали, объединяя смехотворение с праведностью.
Наконец добрались.
Донской монастырь основан был более полувека назад и по причине вовсе не церковной. Татары все еще норовили пуститься в набег на Москву, и для защиты города встали вокруг монастыри-крепости – Новодевичий, Симонов, Андроников. Только Калужская дорога оставалась беззащитной, что и выяснилось при очередном набеге крымского хана Казы-Гирея. Пограничная рать вынуждена была отступить, остановили наглеца под самой Москвой. Там, где разбили хана, и встал Донской монастырь, названный в честь весьма почитаемого образа – Донской иконы Богородицы. Этот образ и на поле Куликовом побывал, и с царем Иваном под Казань ездил, и в поход на Полоцк Богородицу с собой взяли. Икона снискала славу заступницы от иноверных и иноплеменных врагов.