— И, тем более, зачем было запихивать меня в глубину швабр?!
К моему разочарованию, мистер Хедэйк даже не смутился. Он поправил воротничок черной рубашки, которая отпадно демонстрировала всем желающим просто-таки шварценеггероподобные бицепсы, и ответил привычным своим весело-беспечным тоном:
— Я чуть не поджег ее кабинет. Мне было интересно, что будет, если смешать бесцветную и сиреневую жидкости в пробирках для лабораторной работы у восьмого класса, и, видимо, в этой их химии что-то пошло не так…
«В этой их химии», ну да. Просто у кого-то руки не из того места растут.
Именно это я и хотела сказать, только более литературно, и уже даже подняла палец вверх, когда Спарки вдруг пискнул что-то злобное, причем так, что я подскочила. Наверное, расстроился, что ему внимания не уделяют, маленький.
Вот только при Клайде это был поступок нецелесообразный. Точнее — ебанутый.
Потому что он, разумеется, заметил и звук, и мою реакцию, и с любопытством спросил:
— А что это там у тебя?
Я по ходу покраснела.
— Крыса.
Нет, а что мне было делать?
Почему-то я ждала осуждения, насмешки, требования немедленно валить из школы с этим грязным животным и появляться только с родителями, попытки самоутвердиться, как неопытному учителю, за счет накосячившей ученицы-неудачницы. Но на лице физика вдруг расцвела совершенно детская улыбка, которая меня, как бы я ни отпиралась и ни смеялась над всем этим, очень глубоко тронула. Широкоплечий высокий Клайд, рассуждавший с такой легкостью о самых сложных вещах и державший в голове формулы на половину страницы, стал похож на тринадцатилетнего мальчишку. Он подошел ко мне, смешно и неуверенно переступив с ноги на ногу, и выдал:
— Ух ты! А дашь посмотреть?
Я на абсолютном автопилоте развернула складки ткани, под которыми обнаружилась зубастая, сердитая, усатая и растрепанная морда Спарки. Даже я со своей склонностью его идеализировать понимала, что сейчас эта бандитская рожа навевает скорее желание пристукнуть его веником или на худой конец засосать в пылесос, но никак не умиление. Но Клайд, похоже, был на седьмом небе от счастья. Его улыбка стала еще более широкой и очаровательной.
— Классный! А чем ты его кормишь?
Слово это в устах учителя резануло слух, но я только отмахнулась от привычных серьезных мыслей. Пусть хоть азбукой Морзе изъясняется, мне отныне все равно.
— Разным… Ну, там, сыром, хлебом, сосисками иногда… Вот он сам ест всякое… Ну, карандаши, свитера, провода…
Физик засмеялся, а потом поднял на меня глаза. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга, потом он сказал: