— Сам сказал: приплыли. Оттуда бы были — прилетели. Значит, из мест не столь отдаленных.
— Мама, не хотим к пришельцам, — прижавшись к Урсуле, плакали медвежата.
— Не бойтесь, дорогие, это выдумки, — поспешно успокаивал Кохаб своих детей.
Слово «внезапно» здесь подходит даже больше слова «вдруг». Итак, внезапно полярную ночь рассек яркий свет прожектора. Взвыв от ужаса, одни медведи бросились наутек по суше, в то время как другие скрылись в темных толщах вод. Старый Бенетнаш притаился под недоеденным китовым плавником. Урчал мотор катера. Белый овал стал рыскать по льдине, пока не вписал в себя Кохаба, прикрывавшего бегство Урсулы с детьми. Брошенная из темноты сеть накрыла храброго медведя. Зверь запутался и упал. С катера на лед соскочили люди в меховых камлейках и унтах и, кряхтя, поволокли Кохаба на борт.
Чем ближе к экватору, тем чаще дни сменяются ночами, да ненадолго — близок новый день, как писал один поэт (а может быть, не писал, хотя ему и следовало). Уже на пятьдесят пятом градусе северной широты дни мелькают друг за дружкой куда чаще, чем хотелось бы. Эх…
Первые дни в новосибирском зоопарке Феркад негодовал. Сотрясая стальные прутья решетки, он не прекращал выть:
— Я требую справедливого суда! Требую присяжных!
Однако, получив целую охапку бамбука, он быстро смирил непокорный дух. Феркад откусил фалангу от первого прутика и стал тщательно жевать. Бессмысленная улыбка расплылась на медвежьей морде, глаза сделались стеклянными. Он чувствовал, как теплые волны пробегают от его сердца до самых кончиков шерстинок и, отражаясь, возвращаются. Челюсти двигались не без усилий, но он выплевывал пережеванный бамбук и кусал следующую фалангу. Подушечки на лапах слегка покалывало. Закрывать глаза было очень приятно, открывать их — напротив. Феркад уснул, но увидел самые обыкновенные сны.
Пробудился он от тихих поскуливаний в соседней клетке и решил не шевелиться. Когда кому-то рядом плохо, иногда не хочется подавать признаков жизни вовсе, и тогда, возможно, не придется говорить слов сочувствия, в то время как неуместны и не нужны любые слова.
Фонарь над клеткой испускал тоскливый пурпурный свет. Тень от решетки расчертила пол. Феркад перевернулся на другой бок.
— Эй! — воззвал он в темноту.
Фонарь озарил морду грустного белого медведя из соседнего вольера.
— Кохаб! Брат… Ты как здесь?
— Феркад? Что с твоими глазами?
Надо ли вновь возвращаться к вышеизложенному? Все вопросы братьев друг к другу именно о нем и только из него все их ответы. Пожалуй, будет разумнее обратиться сразу к завершению всей беседы в виде монолога Феркада. Взошло уж солнце, день сиял.