Одиннадцатилетнего сына мать попросила никому и ничего не рассказывать, и тот не по-детски, а прямо-таки по-мужски сдержал своё слово и так никому и никогда не выдал маминой тайны.
Зина и Митя возвращались в Ростов «просто друзьями». Все трое ехали в одном купе, причём было наперёд известно, что с первых же секунд прибытия в Ростов Мите нужно будет отойти в сторону — на вокзале ожидался законный отец семейства, который взял на себя обязательство подвезти жену и сына домой на одной из двух своих шикарных машин.
И так оно и оказалось: встретил, взял вещи, понёс по перрону… Митя, как человек-невидимка, шёл рядом, весь бледный от злости, и кусал себе губы. А Андрей и понятья не имел, кто это такой и не обращал на него ни малейшего внимания — перрон и так был набит людьми до отказа.
Машина хлопнула дверцами и отъехала, а Митя остался стоять на привокзальной площади — в изумлении и в одиночестве.
3
Всю ночь бедняга пребывал в состоянии, близком к безумию. А рано утром он пришёл к дому, в котором жила его возлюбленная и позвонил ей из ближайшего телефона-автомата:
— Выходи, — хриплым голосом взмолился он.
Зина и её законный муж спали в ту ночь в двух разных комнатах. Сын был в третьей комнате. А дочь жила вообще не в этой квартире, а в бабушкиной. Зина спросила тихо — так, чтобы не услышал никто в двух других комнатах:
— Ты хоть соображаешь, который теперь час?
— Соображаю. Выходи срочно! Выходи — обязательно! Мне нужно тебе сказать что-то очень важное!..
— Да как же я выйду в такую рань?
— Выходи, слышишь! Или я весь ваш дом разнесу сейчас к чёртовой матери!
Зина вспомнила его вечно безумное выражение глаз и испугалась скандала. Оделась и, прихватив с собою собаку (у неё тогда был голубой дог — пёс редкой и очень дорогой породы, объект всеобщей зависти), вышла якобы погулять. Шикарная женщина и шикарная собака.
Муж вроде бы как продолжал спать в другой комнате, и Зина надеялась, что он — как тот самый муж в Риге — спит себе и ничего не слышит.
Она ошибалась. Андрей Краславин обладал кое-какими способностями (а иначе бы его не взяли в КГБ) и потому услыхал подозрительно ранний телефонный звонок, еле слышное, но взволнованное бормотание жены в ответ кому-то неведомому и затем — возню и звуки отпираемой и запираемой двери.
Митя выглядел совершенно обезумевшим. Никакой такой ценной и срочной информации, ради которой Зине стоило бы вставать с постели в пять утра и куда-то бежать сломя голову за её получением, он, естественно, не сообщил. Одно сплошное «люблю-люблю-люблю». Безумный взор и заявки о том, что он без Зины жить больше не может, не может, не может. Ни дня, ни часа, ни минуты, ни секунды, ни полсекунды…