— Что вам надо? — спросила Наталья, взяла с лавки платок и прикрыла плечи.
Коптильников подтолкнул Орешина, и тот, поторопившись, спросил:
— Где Аребин, Наталья Ивановна?
— Куда ты его спрятала? — Кокуздов пытался развязностью своей прикрыть замешательство Коптильникова и Орешина. — Вытаскивай его! Гуляли, бражничали, теперь ответ держите. Пускай все видят, какие вы руководители…
Наталья все поняла. Белизна ее платья как бы плеснулась в лицо ей, побледнели даже губы, только зажглись, расширившись, зрачки.
— Я понимаю, Василий Тимофеевич, — заговорила она, подступив к Орешину, — эти два, — кивнула на Коптильникова и Кокуздова, — отъявленные мерзавцы. — Коптильников, туго зажмурившись, мгновенно побагровел, точно его хлестнули по лицу. — Они все могут… Но ты… Как же ты мог пойти на такую пакость?
— Попросили проводить, — пробурчал Орешин, не смея поднять на нее взгляда; его длинная шея ощипанного гусака казалась жалкой.
— Уходите… — Голос Натальи был налит глухой, тяжкой ненавистью.
Мужчины стояли, не зная, что делать.
— Убирайтесь! Слышите! — Голос Натальи сорвался на звенящий крик; она схватила со стены плеть. — Вон отсюда! — Кокуздов, испытав однажды силу этой плети, сунулся к двери. Плеть взвилась над Коптильниковым. Он, схватив руку Натальи, оборвал ее взмах.
— Наталья Ивановна, я вам не Кокуздов, стегать себя не дам! — Стиснув ей руку в запястье, отобрал плеть, швырнул на лавку. — Уйду так… — И тронулся к выходу тупым шагом пришибленного человека.
Опустив дверной крючок, Наталья погасила лампу, в темноте придвинулась к окошку, прислонилась лбом к стеклу.
На улице возле магазина одиноко, тускло горел фонарь. Рыжая маслянистая лужица света рябила на земле; на бочке недвижно торчал сторож в тулупе; плотной группой прошли парни, громко и издевательски распевая под гармошку непристойные частушки. Небо над темными, уснувшими избами слезилось мелкими ледяными каплями звезд, белые платки облаков, пролетая, стирали звездные слезы, а они все катились и катились, трепетали… Наталья трудно, прерывисто вздохнула: новая полоса жизни не обещала быть гладкой и легкой…
21
Почти весь следующий день Наталья провела в поле: следила за подвозом семян, проверяла работу трактористов, а то и просто, опуская поводья, давала коню свободу самому выбирать дорогу. Теплый ветер, пронизывая насквозь, как бы выдувал невеселые думы, облегчал душу; и Наталья вздрагивала, когда лошадь, кося глазом, внезапно и ломко ржала.
Ленька Кондаков, подойдя к качалке, поставил ногу на спицу колеса.
— Перепахали, Наталья Ивановна! — Нарочитой грубоватостью он пытался прикрыть свою покорность. — Не следите за нами. Сев закончим вовремя.