Попрощаться и бросить цветок.
Но они этого не делают.
Они следуют моему примеру.
Когда люди начинают подходить ко мне и выражать свои соболезнования, большинство из них тоже держат в руке по два цветка.
И я понимаю, что собственным поступком определила их поведение.
Я оглядываю кладбище и вижу, что почти все взяли с собой домой по две розы. Для себя. На память…
И это утешает меня больше, чем порхающие бабочки.
Боже, я буду так скучать по ним…
Даже мистер Мак, который подходит ко мне, потому что он зол на Джона, сжимает в руке две розы. Он говорит мне:
– Джей-Джей, ты едешь домой с нами, а не в лимузине с тем придурком Джоном. Не могу поверить, что он просто оставил тебя одну. Те еще родственнички.
Он качает головой Джону вслед и провожает меня к их машине.
Поминки проходят в доме МакКензи. Всем немного легче, худшее позади. Но я знаю, что, когда все уйдут, для меня наступит ад.
Каким бы добрым ни был Филипп, теперь я одна.
По-настоящему одна.
Прошлым вечером дядя Джон предложил переехать к нему в Сиэтл. Я плохо знаю Джона. Я вижу его раз в год, и то – если повезет. Не знаю почему, но они с папой не были близки. Я только слышала, как он говорил, что Джон эгоистичен и беспокоится лишь о себе.
Я никогда этого не понимала, но теперь…
Мама Филиппа не была рада его предложению.
Вот как прошел разговор:
– Джей-Джей останется с нами. Этого хотели ее родители, – уверенно сказала миссис Мак.
– Джей-Джей, тебе восемнадцать. Можешь делать все, что захочешь. Мне кажется, что было бы неплохо тебе уехать подальше от всего этого на какое-то время. Начать все сначала, – сказал дядя Джон, с гримасой на лице глядя на миссис Мак.
Миссис Мак проворчала:
– Ну, не соглашусь. Джей-Джей, тебе нужно остаться с нами. Мы тебя любим, – а потом она расплакалась.
Почему всем вокруг слезы даются так легко? Должно быть, люди считают меня ужасной дочерью, потому что я не проронила ни слезинки с того момента, как вернулась из больницы.
Я просто не могла.
Либо я очень черствая, либо все еще в шоке.
Или со мной что-то не так.
А может, и нет. Мне кажется, все дело в том, что я стала пустой оболочкой.
Мое тело все еще здесь, да, но я уверена, что бóльшая часть меня умерла вместе с родителями.
А за пустую оболочку не стоит драться, поэтому я притворилась, что стала взрослой, и дипломатично ответила:
– Мне нужно остаться здесь и закончить старшую школу, дядя Джон. Возможно, я смогу навестить вас летом.
Становится поздно. Большинство скорбящих разошлись по домам. Несколько минут я сижу одна на крыльце дома Филиппа. Приятно просто сидеть в кресле-качалке, когда не нужно быть вежливой, не нужно говорить: «Все в порядке», в то время как сама я рассыпаюсь на части.