Потом филологи, юристы, юнкера, кадеты лили алкоголь, жестикулировали и кричали. Не о России. Нет. О чаевых. О неправильно размененных долларах. Ругали хозяина и посетителей. Бранились из-за столов. Вообще — смотрели на мир профессионально.
Конечно, и они иногда вспоминали Россию. Но это было не в час, а гораздо позже. Когда скатерть была пятнистой от пролитого. Повару Россия рисовалась беременной женой. Сейчас ребенку пятый год. И отцу интересно посмотреть: какой он? Юнкеру — голодающей матерью. Балалаечнику в голубой рубахе — красным летчиком-братом. Некоторым рисовались пейзажи: хаты, снег, реки, бабы, города. Но когда выходили на улицу, Россия исчезала, как дым. Это — пьяные нервы. Завтра трудный обед. Повару бежать на базар за филе и грудинкой. Лакеи думают, хорошо бы какие-нибудь «мягкие ноги» изобрести. И идут в Шарлоттенбург, качаясь гудущими ногами.
Неприятно истину о бытии и сознании познать опытно. Русские лакеи скоро умрут от чахотки.
Выход из круга
Впрочем, Вите Брысову повезло. Это событие встряхнуло лакеев. Купчиха Марья Савишна Толоконникова увезла все свои бриллианты. Через Финляндию везла, стыдно сказать, куда революция прятать камни заставила. Да — вот заставила.
Купчиха была полная, свисали с нее телеса, как с меттерлинковской «души хлеба». Но ничего. Это — к лучшему. Она долго ходила в ресторан «Крути ветер». Была постоянным гостем. Ко всему аккуратно присматривалась. Но выбрала Витю.
Был он подпоручик, кончил гимназию. Свадьбу делали, как надо. С певчими. С шампанским. Со столом на 40 персон. С «горько-горько». Только невестину рубашку не выносили. Против этого была сама Марья Савишна.
Шафером взяли А. В. Телепнева, из благотворительности. Марья Савишна уплатила ему пять марок. А А. В. Телепнев написал в ведомости: «гвардии корнет князь Александр Овчина-Телепнев-Оболенский».
Обед был шикарен. Как до всех войн и революций. Только вдруг, когда много было выпито и гости шумели и кричали, вскочил из-за стола Витя Брысов и начал немецким лакеям делать замечания, что индейку подают неправильно. Схватил у одного блюдо и (будто шуткой), а стал показывать.
— Не настоялся, сукин сын! — закричал в ярости купец Толоконников.
Витя засмеялся и сел. А лакей-немец поднес ему дрожащее бламанже. Другой держа белой перчаткой ковш — наливал крюшон со свежей земляникой. И Вите казалось, что все на свете хорошо, как бламанже, как крюшон с земляникой.
Так вышел из ресторанного круга Витя Брысов, став жильцом фешенебельного пансиона фрау фон-Корф, где проедали купцы Толоконниковы с трудом привезенные бриллианты.