Доклад о ночном происшествии ляжет на стол Бонапарту. Последние несколько недель он думал вконец оставить Москву, истощённую пожаром, грабежами и потасовками — и именно эта новость, взбесив его до белого каления, станет последней каплей.
Очень часто приходится работать в кабаках.
Я сижу в прокуренном баре за грязной стойкой, рядом со мной — длинный усатый парень в водительской кепке. Он неторопливо пьёт светлое пиво, наслаждаясь каждым глотком, покручивая ус и довольно крякая.
Поворачиваюсь к нему, слегка толкаю локтем и приветливо улыбаюсь.
— Эй, брат, — говорю я. — У меня сын сегодня родился. Выпьешь со мной?
Тот охотно соглашается.
Мы пьём за сына, потом за его семью, потом за здоровье императора Франца Иосифа.
Моего собутыльника зовут Леопольд Лойка. Он работает водителем автомобиля. На следующий день он, мучающийся от головной боли, повезёт эрцгерцога Фердинанда не вдоль набережной Аппель, а на улицу Франца Иосифа. Там его будет ждать Гаврило Принцип. Позже это объяснят несогласованностью в действиях: мол, Леопольду не передали приказ о смене маршрута. Всё было немного иначе.
Пожалуй, это было самым сложным решением, но бывают ситуации, когда приходится выбирать из двух зол. Я знаю, что война могла начаться позже, но была бы намного масштабнее и сокрушительнее. Мир избежал полного уничтожения, которое могло бы случиться в 1919 году.
Иногда нужно подтолкнуть то, что должно пойти вперёд, а иногда нужно лёгким движением отправить вниз то, что вот-вот упадёт.
Но иногда решение принимается быстро, и я не сомневаюсь в нём ни капли.
Летом 1919 года, будучи есаулом Войска Донского под Царицыным, я случайно сбил на лошади молоденького казака; тот сломал руку и был отправлен в госпиталь. В октябре этот казак той же рукой неудачно швырнул гранату в сторону красных. Граната не долетела несколько метров. Молодой красноармеец Георгий Жуков получил рану, но выжил. После лечения его отправили на Рязанские кавалерийские курсы, а затем назначили командиром взвода.
У меня очень сложная работа.
* * *
Метель усиливалась.
Трое стояли на дороге и уже не понимали, что делать. От колёс автобуса пахло жжёной резиной.
— Твою мать! — Олегович в сердцах пнул автобус крепким берцем.
Журналист кутался в пальто — чёрт, думал он, надо было не выпендриваться и взять нормальный пуховик — и глядел, как ветер закручивает снежные хлопья в жёлтом свете фар.
Сова молчал.
— Ну что, — сказал он. — Ночуем в автобусе?
— А что ещё делать, — хмуро ответил Олегович. — С грузом, блин, беда совсем. Очень нужно бы довезти… Чёрт.