Скоро весна.
Моя работа — появиться в нужное время и в нужном месте. Подтолкнуть события так, чтобы они привели к нужному результату.
Иногда говорят, будто я творю историю. Это не совсем так. История творится сама. Я только помогаю ей в этом. Я помогаю длинной веренице случайных событий завертеться так, чтобы всё пошло по нужному замыслу.
Замыслу — нужному кому?
Даже я не знаю.
Но я делаю то, что надо.
* * *
— И ни людей, ни машин вокруг… — проговорил Журналист, снова закуривая и подпрыгивая на месте от холода.
— А ты думал, — проворчал Сова. — Фронт в десяти километрах, да и время уже, и метель сейчас такая поднимется… Опять будет снежное перемирие.
Они уже даже не считали попытки. Кругом стало темно, и только свет фар батальонного пазика выхватывал из темноты россыпь снежинок в позёмке.
— В МЧС звонить надо, может, и сумеют подъехать… — сказал Олегович.
— Ага, позвони, — ехидно ответил Сова. — Связь у тебя работает?
Олегович взглянул в экран телефона, нахмурился и смачно выругался.
— Ага, — кивнул снова Сова. — У меня тоже не пашет. Журналист, а у тебя?
Журналист непослушными от холода пальцами достал из кармана смартфон, включил экран.
Связи нет.
Ещё минуту молча курили, кутаясь в воротники и морщась от холодного ветра.
— Слушайте, — спросил Журналист. — А что в ящиках-то?
— Груз, — уклончиво ответил Олегович. — Очень полезный. Без него там совсем кирдык будет.
— Что кирдык — это точно, — сказал Сова. — Довезти бы поскорее…
— Покажете потом? — спросил Журналист.
Олегович и Сова переглянулись, хмыкнули.
— Может быть, — грустно улыбнулся Сова. — Если довезём…
Докурил, бросил огарок, вздохнул.
— Давайте так: ты, Журналист, бери-ка лопату и снег под колёсами разгребай, ты, Олегыч, трогайся, а я толкнуть попробую. Хоть так, может, получится…
* * *
— Чего изволите, месье?
Французы сидят за огромным столом в моём кабаке; они веселы и наглы, в их крови играет вино. Их синие мундиры расстёгнуты, волосы растрёпаны, лица красные и совершенно отупевшие.
Я стою с подносом в руке перед офицером, подозвавшим меня движением руки. Он, кажется, уже и сам не помнит, зачем позвал.
— Месье?
— Фот-ка! — выговаривает наконец захмелевший француз.
Да уж, великая армия.
Я кланяюсь, ухожу в подвал и вскоре приношу ещё один графин водки. Ставлю его на стол. Вместе с водкой на подносе тарелка с отварными языками. Рядом я совершенно случайно оставил нож.
Через пару часов в кабаке вспыхнет массовая драка между пьяными офицерами. Тот самый француз, у которого я оставил нож, воткнёт его в живот своему командиру. Сослуживцы за это забьют его до смерти.