Карта была всё там же, в нагрудном кармане.
И второй предмет тоже никуда не делся, не выпал, не сломался.
Страх, пережитый тогда, на дороге, Старик победил, но так и не сумел забыть до конца. Вспомнил тот миг, за ним явилась другая картинка: Доктор возле стола в беспощадном свете ламп, синие брюки, синий халат, шапочка того же цвета, словно небо над весенней степью.
Старик вздохнул, показалось, что по другую сторону костра стоит жена.
Как же, вот она: голова в платке, родное лицо, ярко-жёлтое платье, всё живое, дышащее… сейчас шагнёт к нему, обнимет и прижмётся, и всё окажется сном, жутким, затянувшимся…
Он моргнул, и видение рассеялось: только блики, блики на голой земле, на той самой, из которой мы все вышли и куда мы все так или иначе вернёмся.
— А ты слышал, что Деревья могут ходить? — спросили сбоку ломким молодым шёпотом.
— Брехня, — ответил другой шёпот, постарше. — Как ты себе это представляешь?
— Ну Сашка рассказывал…
— Заливает твой Сашка! — отрезал второй. — Корни выкапывают и шагают, что ли?
— Кто их знает? — обладатель молодого шёпота сдаваться не собирался. — Помнишь… Мы же вместе видели? В прицел, как те… пытались Дерево у монастыря повалить? Сначала топор, потом танк, а затем взрывчаткой?
Старик прикрыл глаза.
Да, он мог себе представить: топор отскакивает, выворачиваясь из ладоней незадачливого вояки, танк просто отбрасывает в сторону, точно он пытается своротить скалу, взрыв заставляет высоченное растение вздрогнуть, но не повреждает корни, не ломает ствола, и земля засыпает воронку почти мгновенно, словно вода устремляется в сливное отверстие.
Земля Донбасса, откуда мы вышли… куда мы вернёмся…
Старик кашлянул и неожиданно понял, что проклятая хворь не терзает его уже несколько часов. Словно окопавшийся в груди зверь, посланец смерти испугался и отступил, затаился, оказавшись среди живых, сильных, молодых людей.
— …а ненавидеть их не надо, — продолжал второй шёпот, постарше. — Никогда. Ненависть — оружие слабых.
— Ну что, отдохнули? — Ополченец шевельнулся рядом, и Старик ощутил запах крепкого мужского пота.
— Да, — сказал он.
— Тогда надо выходить. Пока темно… успеем добраться, а мы потом вернёмся. — Ополченец поднялся.
Старик поспешил сделать то же самое, забыв, что ему давно даже не пятьдесят. Напомнили о себе колени, заныла спина, и сердце забилось одышливо и нервно, словно растерялось.
— Сколько идти? — спросил он.
Он был уверен, что по родным местам одолеет и десять, и пятнадцать километров.
— Часа полтора, если без сюрпризов, — Ополченец повесил на плечо автомат. — Парни, выдвигаемся.