Я сделала глубокий вдох, потому что моё тело срочно нуждалось в этом. Белые пятна рассеялись, и я снова могла ясно видеть его. Он стоял передо мною, предлагая всё, чего мне так хотелось. Я слегка качнулась, ощущение шевеления внутри на этот раз было более сильным, более определённым. Вон и охранник схватили меня под руки, чтобы я не упала.
Бен устремился через всю сцену ко мне, осторожно обняв меня за талию, и мы направились ближе к центру сцены, под тёплые, яркие огни. Я слышала, как кричала толпа, но звуки казались отдалёнными, нереальными.
— Что с тобой? — спросил Бен, в его глазах была паника.
— Она шевелится, — сказала я, одна моя рука легла на его плечо, а другая — на мой живот. — Она шевелится, Бен. Я почувствовала, как она двигается. Наша малышка.
Он зарылся лицом в мои волосы, крепко прижимая меня к себе.
— Я раньше не понимала этого, но это она. Разве это не удивительно?
— Да, это здорово.
— Твой голос звучал так громко, она, должно быть, услышала и признала его. — Я изумлённо улыбнулась ему.
Он поднял меня вверх и зашагал к центру сцены.
— Это здорово, Лиз. В самом деле. Но, дорогая, мне нужно знать, что ты тоже услышала меня.
Медленно, я кивнула, положив ладонь на его щетинистое лицо.
— Я услышала тебя.
— И что ты на это скажешь?
Мне понадобилась пара секунд на раздумья. Такие важные, меняющие жизнь решения нельзя принимать, не обдумав хотя бы мгновение.
— Нам не нужно никуда лететь.
— Хорошо, — он тяжело выдохнул, улыбаясь.
— И я тоже люблю тебя.
Улыбка озарила его бородатое лицо.
— Знаю, что иногда я буду всё портить, но просто будь со мной, хорошо? Мне ничего не хочется без тебя. Я не хочу быть там, где нет тебя. Я больше не такой.
— Мы со всем разберёмся.
— Ага. Разберёмся. — Он накрыл мои губы своими в поцелуе.
— Народ, — сказал Бен в микрофон, его голос снова наполнил стадион. — Это моя девочка, Лиз. Поздоровайтесь с ней. У нас будет ребёнок.
Вот так вот.
— Вытащите! Его! Из меня!
— Хорошо, дорогая, — сказал Бен, держа мою потную, напряжённую руку. — Просто дыши.
— Я тебе не «дорогая». Твой пенис во всём виноват.
Доктор Пир, акушерка, посмотрела на меня поверх своей медицинской маски, совершенно не впечатлённая нашей драмой. Засранка. Не она же лежала на кушетке с раздвинутыми ногами и открытой всему миру на обозрение вагиной? Нет. Она не была в таком положении. А я была. И весь этот родовой период длился на протяжении двадцати одного часа, поэтому пора бы уже что-то предпринять сейчас, пока не будет поздно. После пятнадцати часов я сдалась и попросила эпидуральную анестезию. Лучшая вещь во всём мире. Но сейчас эффект от анестезии постепенно исчезал. Моего счастья уже и след простыл.