Мама не открывала глаз, не узнавала их. Единственные слова, которые она чуть слышно произнесла, были:
— Какая жестокость…
Котик сидел возле ее постели неотступно, не отошел ни на час. Он был совсем маленький, поникший. Одной рукой он вцепился в волосы, другой все гладил мамину руку, повторяя голосом, от которого у Саши перехватывало горло:
— Мамочка… Мамочка…
* * *
После похорон братья едва узнавали друг друга, так переменились оба. Саша осунулся, стал много серьезнее, пытался присматривать за братом. Но это удавалось плохо. Котик забросил учебу, пропадал неведомо где и неведомо с кем, и призвать его к порядку не удавалось.
А через месяц он — через своих сомнительных друзей, нашел того, кто оставил их сиротами.
Саше казалось, что это страшный сон. Не мог, не мог Котик носить с собой нож, не мог ударить живого человека в горло… Тем более — добить…
На суде Котик сидел, опустив голову на руки, не глядя ни на кого. На вопросы отвечал не сразу, судя по всему — соображал плохо. Когда же ему дали последнее слово, он прокричал тоненьким, мальчишеским голосом:
— Да, убил! И еще раз убил бы, если б мог! Не жалею… Не могу… Делайте со мной что хотите!
Он получил десять лет. В лагере его вторым именем стала археологическая кличка — Кистень. Удар у него был тяжелым и не миновал цели.
Глава 12. Приехал в город цирк
Первую работу после выхода из колонии, Кистеню дала мамина подруга — преподаватель университета Галина Ивановна Вишневская. За два археологических месяца удалось заработать достаточно, чтобы снять ветхий дом в частном секторе.
— Ты тут, малый, приберись маленько, — сказал хозяин, вручая ключ. Жил он на другом конце города, развалюху использовал как дачу. Но деревянные дома, где не было постоянных хозяев, сплошь и рядом — жгли, а урожай воровали. Так что много выгоднее было домик сдать.
Первые дни Кистень только тем и занимался, что выносил полусгнивший хлам и сжигал его в огороде. Соседи сначала косились настороженно, но потом успокоились. Молчаливый парень от костра не отходил, пока не погаснут последние угли. Только заметили соседи: он будто все время зяб — тянул руки над пеплом, в котором уже и искр не было, ловя последнее тепло.
Сад был не в лучшем состоянии, чем дом. В щели забора свободно заходили собаки, и гуляли в зарослях лебеды и лопухов, высотою в человеческий рост. Но уничтожать зеленую стену у Кистеня рука не поднималась. Стена эта отгораживала его от улицы.
Нужно было идти к людям — как-то выстраивать жизнь, искать новую работу. Но Кистень все оттягивал этот момент. Ему пока было трудно с людьми.