Праздник… Да, уже скоро и праздник – конец осенних работ, да и вообще – всего сельскохозяйственного года. Все убрано, обмолочено, где надо – вспахано, озимые, опять же, посеяны. Что остается? Охота да торговлишка – мехами – рухлядью мягкой – на караванной тропе. Скоро, скоро пойдут, потащатся обозы санные по замерзшему Днепру, вверх – к Смоленску и вниз – в Черниговские земли да к Киеву.
Впрочем, к Киеву – вряд ли. Татары.
Осень 1240 г. Смоленское княжество
Всю первую декаду октября шли дожди, низкое небо затянулось серыми беспросветными тучами, набухла, чавкала под ногами, земля, кругом пахло сыростью, хмарью. Хорошо хоть с хлебушком-житом повезло, а вот свеклу да морковь убрать не успели и теперь опасались – как бы все не сгнило. Смотрели с надеждой на небо – авось, посветлеет еще, авось, да покажется солнышко.
Молились в часовенке, своей-то церкви в вотчине не было, не озаботились еще поставить, хоть и надо бы, да все руки не доходили – не такое уж и простое дело, храм выстроить, да еще и клир к нему найти. Куда проще – частокол, его-то сейчас – по дождю – и правили, подкапывали, рыли ров. И тут главное было – опятовских смердов с заглодовскими не ставить. Казалось бы, Заглодово да Опята – две соседние деревни, – а ненавидят друг друга хуже татар. С давних пор еще эта вражда повелась – то ли опятовская корова на заглодовскую межу забрела, то ли заглодовские парни за опятовскими девками подсматривали, когда те на реке купались… тут и не разберешь уже. Чисто сельская психология, по типу: у соседа корова сдохла – уже на душе веселей. Ремезов пока не знал, что с этим делать, но старался без нужды заглодовских с опятовскими вместе на работы да в сторожу ночную не ставить.
И снова хмурыми сырыми ночами, темными, хоть выколи глаз, полезли в голову нехорошие тоскливые мысли. А вдруг – это навсегда все! И скорее всего – именно так, незачем тешить себя несбыточными надеждами.
Павел даже вновь сел за расчеты… так и вышло, как и тогда, на песке. И еще дождь этот нудный – по крыше: кап-кап, как-кап… с утра-то до ночи! Так и хотелось иногда напиться до поросячьего визга.
Боярин уже перебрался в горницу, холодно стало в светлице, а горница топилась по-черному, дым ел глаза, клубился, мазал копотью черной стропила, лениво и нехотя выползая в узкие волоковые оконца. Одно хорошо – тараканов, клопов и прочей нечисти в доме не заводилось – видать, дымом же и выкуривались, так что нет худа без добра. Да и что сказать – к вечеру, протопив очаг, можно уже было спокойно сидеть в горнице, заниматься делами – организовывать быт, да и подумать пора уже было о зиме, о купцах, о Субэдее. Все же Ремезов не оставлял надежды на добавочный резонанс… а вдруг? Надо, надо сделать хотя бы попытку, иначе потом всю жизнь себя корить.