66
62
Я лихорадочно ткнул мысленным пальцем «Да», и число застыло на отметке «60», после чего постепенно поблекло и растаяло.
Натсэ приходила в себя. Она глубоко задышала, несколько раз моргнула и слезла с меня. Выглядела она ужасно. Лицо в ссадинах и порезах, один глаз заплыл, на губах чернела запекшаяся от огня кровь. Блузка, у которой еще до того кто-то оторвал рукава, выглядела и вовсе плачевно. Весь низ изодрали и изрезали, юбке тоже досталось.
Но выскочила Натсэ, как оказалось, не с пустыми руками. Она подняла с земли тот самый изогнутый меч, который отобрала у первого напавшего. Меч был в деревянных ножнах и даже с какими-то поясками, назначение которых я понял тут же: Натсэ быстро и ловко привязала ножны за спину.
— Нужно как-то погасить всё это, — сказал я, глядя в бушующее пламя, вырывающееся из окна. Оттуда уже не доносилось криков.
— Если такова воля хозяина, — сказала Натсэ.
По её тону я понял, что предлагаю чушь, и решил подчиниться. Мы подхватили лысого, оттащили его поглубже в сад. Так, чтоб точно не сгорел, и чтобы те, кто прибежит тушить пожар, точно не нашли.
Потом я направился по дорожке к воротам. Натсэ шагала следом за мной.
— Я только что убил кучу людей, — сказал я.
Пока это были просто слова. Они не проникали глубоко в душу. Пока еще меня потряхивало от пережитого волнения, от этого неповторимого чувства: я использовал магию в настоящем бою и победил!
— Вам не обязательно было это делать, — заметила Натсэ.
Я поднял руки на ходу. Они дрожали. Теперь я немножко понимал магов трех стихий, которые решили загнать Огонь в подземелья. Такая сила… Даже с таким ничтожным рангом, как у меня… Огонь убивает, вот и всё. Это как оружие массового поражения. Без шансов.
Ганла стояла там, где я её оставил. Даже, кажется, в той же позе, с такими же вытаращенными от ужаса глазами. Натсэ, привалившись к стене, надевала сапоги. Я смотрел на вспыхивающее над деревьями зарево от пожара.
Я — убийца…
Какое-то опустошение поселилось в сердце. Нет, я не сочувствовал тем людям, которые нашли свою смерть в огне. Они служили подонку, и сами были подонками не меньшими. И даже если в этом мире такие подонки могут считаться примерными гражданами, я всё равно не стал бы переживать из-за их смертей.
Тут было что-то другое. Как будто одновременно с убийством я оторвал кусок и от своей души. Слабый, нежный, беззащитный кусок сгорел в Огне, и на его месте я чувствовал пустоту. Со временем — я уже сейчас знал об этом, — на его месте появится что-то новое, что-то более грубое. И я стану другим. Я уже становился другим. Более сильным, более жестоким и невыносимо более взрослым.