Припомнил Агасфер и особо секретный донос на Мануйлова, уже в юности подписавшего обязательство верой и правдой служить государю в качестве агента «охранного отделения». В доносе указывалось также на гомосексуальные отношения с влиятельным князем Мещерским, благодаря чему Иван получил долгосрочную командировку в Париж и Рим. Там он вел наблюдение за русскими революционными группами и одновременно подкупал французских газетчиков — для создания положительного имиджа России в Европе. Финансирование подкупа шло из личных фондов Департамента полиции. Причем несколько докладных, направленных в Департамент, неопровержимо свидетельствовали о том, что часть средств «прилипала» к шаловливым ручонкам агента-авантюриста.
Прослышав о создании в России Разведывательного отделения, он примчался в Петербург и предложил себя в качестве его руководителя. А когда не получилось при Зволянском, уговорил-таки нового директора Департамента полиции Лопухина создать собственную полицейскую разведку — ссылаясь при этом на свои многочисленные связи со спецслужбами Европы… Так полиция России и обзавелась организацией по борьбе с иностранным шпионажем…
Его полуразмышления-полудремоту прервали странные шаги в коридоре. Шаги были неровные и чередовались с каким-то постукиванием и шорохами — как будто к комнате пробиралось что-то большое. Между тем часы только что пробили половину шестого утра. Нащупав под подушкой револьвер, Агасфер с некоторой опаской ждал развития событий.
Шаги замерли у его комнаты, после чего дверь скрипнула (Агасфер в свое время нарочно не стал смазывать петли), потом раздался осторожное покашливание, и голос Архипова спросил:
— Мишель, вы не спите?
— Нет-нет, заходите, Андрей Андреевич! — ответил Агасфер и только тогда сообразил, что зайти полковник по идее никак не может: в последнее время он передвигался только с помощью костылей.
Однако Архипов все-таки вошел, припадая на раненую ногу и опираясь при этом на трость.
— Мишель, вы что, волшебник? — вместо приветствия сердито спросил Архипов. — Или мне вся эта чертовщина просто снится? Не далее как вчера вечером я по душевной слабости позволил вам испытать на мне какой-то инквизиторский метод лечения. И что я вижу сегодня?
— И что же вы видите?
— Просыпаюсь от зуда в ране и храпа Кузьмы. Дрыхнет «сиделка» моя, спит сном праведника! Хватаюсь за ногу — рана залеплена какой-то дрянью. Начинаю припоминать ваше «шаманство». Соскребаю — не больно! Ну, почти не больно, — поправился полковник. — Включаю свет, гляжу: рана затянулась, как бывает недели через три-четыре после ранения. Пробую встать — полагая, что все это во сне происходит, — чувствуется боль, но едва-едва! Стало быть, это не сон, Мишель?