— А я пойду на село, я пойду! — громко заговорила Ильпинская. — Землю искать пойду! Мои братья фармы побрали. Я къ нимъ пойду, тоже фармисткой (фермершей) стану…
— Какая это земля? — продолжала она, очевидно, по адресу пессимиста, порицавшаго твердость канадской почвы, хотя глаза ея смотрѣли совсѣмъ въ другую сторону. — Глей? Ты знаешь? Это — золотая земля. Брось въ нее что хочешь, хоть картошку вареную, она все родитъ!..
— Братики, — продолжала она, обращая свои слова къ другимъ слушателямъ, — я была тутъ у Галиціанки на фермѣ. Ухъ, грекъ ее бей! Вотъ хозяйство!. Одного маку цѣлый загонъ. Въ полтавщинѣ хлѣба столько не сѣютъ. Рѣдька — по человѣчьей головѣ. Картошку не могли всю выкопать…
Пріемышъ Капустинскаго поднялся мнѣ навстрѣчу съ книжкой въ рукахъ.
— Что такое залогъ? — спросилъ онъ. — Куда его залагаютъ? — Я посмотрѣлъ книжку. Это былъ дешевый русско-англійскій самоучитель, малопонятный даже для болѣе культурнаго читателя. — Еще вотъ видъ, это что, паспортъ? — продолжалъ бѣдный мученикъ грамматики. — А по-англійски какъ?
— У, русскій дурень! — немедленно подхватилъ Ванька. — По-англійски нѣтъ паспортовъ…
— А вы сами кто? — огрызнулся пріемышъ, складывая книги.
— Мы — англики! — убѣжденно сказалъ Ванька.
— Дурни англійскіе, — подтвердилъ пріемышъ, вынимая изъ кармана листокъ бумаги и обломокъ карандаша.
— Какъ это вы англики? — спросилъ я съ удивленіемъ.
— Конечно, — сказалъ Ванька. — Мы всю зиму въ школу ходили, — не то что Опанасъ!
— We are english (мы англичане)! — произнесъ онъ довольно правильно, но съ акцентомъ, болѣе приличнымъ для татарскихъ, чѣмъ для англійскихъ звуковъ. — Насъ и англійскіе ребята къ себѣ принимаютъ.
— Опанасъ — лобомъ трясъ! — со смѣхомъ сказалъ другой Капустинскій, задирая въ свою очередь пріемыша.
— Опанасъ! Лови свиней, а не насъ! — подхватилъ третій мальчикъ.
Опанасъ поднялся съ мѣста и подошелъ къ обидчикамъ.
— Если вы такіе умные съ братами, — сказалъ онъ, подавая Ванькѣ листокъ, исписанный неровнымъ почеркомъ, — нате ка, прочитайте.
Мальчикъ съ недоумѣніемъ повертѣлъ листокъ и передалъ его брату.
— Чертъ тебя знаетъ, что ты тутъ надряпавъ! — проворчалъ онъ презрительно, немного смущеннымъ голосомъ. — Глупство, должно быть.
На листкѣ было написано:
«Жокике уфпакь, татъ я ниву окшекъ анчриплтіе цумпи».
— Ага, не понимаешь! — съ торжествомъ сказалъ Опанасъ. — Это — тарабанска грамота.
— Это я написалъ, — обратился онъ ко мнѣ. — Хотите узнать, какъ я пишу отвѣтъ, англійскіе дурни?
Тарабанская грамота была очень наивнаго свойства, ибо она сохраняла всѣ первоначальныя гласныя, и при самомъ маленькомъ навыкѣ ее можно было читать, какъ открытую книгу.