— От ты буквоед! — в спор вступил обычно нейтральный Шаман. — Эти козлы руку мне прострелили. Что же, просто так все оставлять?
И вот тут Шульгу накрыло, словно тяжелой морской волной. То, что сотворил Ричер, было глупо, нелепо и совершенно бессмысленно. И находилось далеко за той гранью, которую нельзя переходить, даже занимаясь незаконными политическими убийствами.
У каждого есть свой предел и свой рубеж — терпения, самообмана, нежелания обострять ситуацию или разрывать отношения. Шульга считал себя человеком достаточно хладнокровным. На войне ПТСР не поймал. В любой самой критической ситуации всегда знал, что делать — видел пути, оценивал выбор и принимал решения. Но сейчас, после звонка Йонатана и неожиданно резкого объяснения с девушкой, его словно какая-то злая сила взяла за шиворот и, совершенно не интересуясь чувствами и желаниями пленника, потащила вперед по кочкам.
Ощущая мощнейший приток адреналина, Шульга обвел взглядом сидящих напротив и понял — перед ним не боевые товарищи, а три совершенных, каждая по-своему, машины смерти. Акулы, которых возбуждает лишь запах пролитой крови — своей ли, чужой ли — не важно…
— Вконец охуели, бля, психопаты! — рявкнул Шульга. Он попробовал отодвинуть стул назад, чтобы встать, и неловким движением смахнул на пол посуду.
— Ты базар-то фильтруй… — слишком ровно ответил Ричер. И в глазах его зажглись те самые нехорошие огоньки.
Но Шульга, начав говорить, остановиться уже не мог. В голове вроде бы пазл сложился. Все то, что подспудно копилось за последние месяцы и сидело внутри, начало выплескиваться, будто лава из пробудившегося вулкана.
— Что фильтровать, бля, Рычин? Ты же не спецназовец, ты мясник! И ребят превратил в таких же моральных уродов! Хрен с ним, что операции элементарно планировать не умеешь, слава Богу, есть кому это делать, все целы, и дальше справимся. Но лишняя кровь зачем? Невестку Лесникова какого хуя под пули подставил? Депутата вместе с женой зачем было расстреливать? И не говори, что «случайно»! Прокурора, мальчишку, нахрена без яйца оставлять, он и так, говорят, от страху там чуть не помер. Ну а пулеметчиков фронтовых за что? Рычин, это же днище! Да в тебе человеческого уже ничего не осталось!!!
— Та ты шо? Успокойся! — попробовала снова встрять Ласка, но Шульга на нее глянул так, что девушка замерла и лишь сверкала глазами.
Волна ярости вдруг отхлынула, оставив в душе обиду, пустоту, разочарование и… прозрение. Он отчетливо понял, что ему не место в этой команде.
— Мы же по краю ходим! — Шульга снова заговорил, но уже тихо, спокойно о наболевшем. — После того, что сделали и еще сделаем, нам каждому нужно место застолбить в монастыре. Чтобы до конца жизни грехи отмаливать, кровь смывать. И это я за ту кровь говорю, которую мы проливаем для дела, по законам военного времени и получив приказ. А за случайные смерти нам нет прощения! Вам же человека убить, искалечить — что высморкаться. Попутный неизбежный ущерб. Еврея вот вижу, уже списали — молодцы. Списывайте тогда и меня…