– Вы не пьете суп? – спросила Бай. Хэнань – одна из беднейших и самых густонаселенных провинций Китая, в среднем 1464 человека на квадратную милю. Крошка Бай, худенькая девочка, втиснутая в джинсы невзирая на жару, сидела на низеньком табурете перед металлическим чаном студенистого бордового отвара. Суп продавался по три куай за плошку, это примерно сорок центов. Потрепанный жизнью торговец нависал над чаном, все это заведение питания размещалось в нескольких шагах от суматошной проезжей части, задыхавшейся от мопедов, автомашин и выхлопа.
– Нет, – сказала я, поразмыслив над вопросом. – Суп я не пью.
– А я – каждый день, – сказала Бай, склоняясь над красной жижей, – чтобы пить не хотелось.
Девчонкам было шестнадцать и семнадцать, ни та, ни другая не виделись с семьей по многу месяцев. Родители Цун – кочевые скотоводы, работавшие в Синьдзяне, а у Бай родители держали аптеку в другом городе. Семьи бросили их в этом пыльном, занюханном городе в средней школе, где они ели, спали и учились в одном и том же здании.
Общенациональный вступительный экзамен в старшие классы ожидал этих девчонок через восемнадцать дней.
– Пошли с нами в класс, – сказала Цун, беря меня за руку, и мы отправились в путь по длинной улице. Прошли мимо дерева, которое чуть раньше в тот день дарило тень человеку в синем тренировочном костюме, удовлетворявшему себя в рабочий перерыв.
– Ой, – вырвалось у меня, когда я его заметила и встретилась с ним взглядами; его глаза не выразили ничего. Я заспешила мимо, а мужчина продолжил дергать рукой ниже пояса; показательный образ рабочего-мигранта, отделенного от семьи долгими одинокими неделями на стройке. Этот город – сплошь поиск наживы и никакого сердца, пустые здания в разных стадиях постройки и немногие жители, если не считать строителей и учащихся.
– Школа в разрухе, – жизнерадостно сообщила Бай, когда мы приблизились к кораллово-красному четырехэтажному зданию, отстоявшему от дороги и отгороженному десятифутовыми стальными воротами. Взошли по лестнице на второй этаж и оказались в классе, отделанном тусклой штукатуркой. Высокие окна, заклеенные газетами двухлетней давности, пропускали лишь самую малость солнечного света.
– Это американская учительница, приехала из Шанхая, – объявила Бай своим одноклассникам, сидевшим за партами в четыре ряда. На каждой парте стояли учебники – баррикада между учителем и учениками, Великая стена книг.
– Я – жирная, – сообщила пухлая девочка, хихикая от собственной прямоты.
– А я – дылда, – заявила тощая девочка, сидевшая во втором ряду.