– Обретете, Аманда, – сказала я ей. – Найдете свой путь. Дайте время.
До отъезда в колледж оставались считаные недели, и один крошечный шаг к свободе предприняла мама Аманды – своей паникой.
– Они сказали, что жалеют о том, как со мной поступили, – что вырастили меня под таким давлением, – сказала мне Аманда, качая головой. – Она сама учительница, и мои родители образованнее многих в Шанхае. Но они все равно так со мной поступили. А теперь что? А теперь мама говорит, что счастливой быть важнее, чем успешной.
По-моему, ясно, кого винить во всех бедах Амандиной юности: безумную учебную нагрузку китайской образовательной системы и нерушимые узы между родителем и ребенком в китайской культуре.
Но покаяние ее матери, возможно, – следствие болезни.
* * *
Для моей приятельницы-массажистки Лорен и счастье, и удача оказались призрачными.
Сын Лорен Цзюнь-Цзюнь провалил вступительный экзамен в старшие классы. Я съездила в Аньхуэй на выходных, когда он сидел начжункао, мы с Лорен ждали у ворот, а стервятники уже кружили над нами: нанятые раздатчики распространяли листовки профтехучилищ. Таков «план Б» для учащихся, не сдавших экзамены в старшие классы достойно. Лорен молча приняла листовку, сложила ее и сунула в сумку, а я сделала вид, что не заметила. Тем же вечером, когда мы вернулись к ним домой, Лорен изложила еще один вариант. Ей дали имя и номер телефона одного директора старшей школы в соседнем уезде. Этот человек, поговаривали, берет деньги за дополнительные баллы, пробормотала она, уставившись в кастрюльку с тофу, который она готовила на ужин.
Через несколько недель после того, как вернулась в Шанхай, я отправила Лорен сообщение.
«Как он сдал?» – написала я.
Телефон тут же зажужжал ответом:
Порядковый номер Цзюнь-Цзюня 139782900432…
Итого у него 385 баллов.
У себя в гостиной в Шанхае я сглотнула. «Сколько нужно для хорошей старшей школы?» – спросила я. «Пятьсот», – ответила Лорен. Цзюнь-Цзюнь безнадежно недобирал, и обходной вариант с доплатой за баллы вряд ли пригодится.
Вскоре Лорен с мужем уже вернулись в Шанхай, их дела в провинции закончились. Думали, может, взять Цзюнь-Цзюня с собой, но мысль о собственном восемнадцатилетнем сыне как рабочем-мигранте оказалась невыносимой.
– Но вы же сами в восемнадцать лет вышли на работу, – деликатно напомнила я ей, когда она пришла осенью повидаться. На ней была черная блузка из просвечивавшей сетки с блестками, броский наряд мигрантки в большом городе, желающей показать, что она при деньгах.
– Да, но он мой сын, – ответила Лорен, глядя куда-то мне за плечо.